Музейный артефакт. Данил Корецкий
сказал он, склоняясь в поклоне и протягивая курицу Кфиру. – Ты свершил истинное чудо! Смотри!
Он выпрямился, раскрыл рот и оттянул корявым пальцем щеку. Вместо черного полуразрушенного корня из челюсти торчал крепкий белый зуб.
– Не рассказывай об этом никому! – предупредил Кфир. – А то заклинание перестанет действовать и он опять заболит!
– Но я уже рассказал, – огорчился Боаз.
– Скажи, что пошутил. Иначе все станет, как было!
Выпроводив благодарного Боаза и заперев дверь в дом, он поднялся на второй этаж. Мар-Самуил сидел за столом и что-то писал. На ученика он демонстративно не обращал внимания. Но связанная курица закудахтала, и Учитель недовольно повернулся.
– Ты опозорился и понял, что ничего без меня не можешь? – выпалил он заранее заготовленные слова.
Но тут же увидел курицу и протянутую пригоршню монет, поверх которых лежала золотая мина. Столько он не зарабатывал и за год!
– Что… Что это?
– Это твой дневной доход, Учитель! – почтительно произнес Кфир. – Конечно, только благодаря твоим стараниям я смог исцелить этих несчастных. Но они остались довольны!
– Хорошо, что ты это понимаешь, мальчишка! – он ловко сгреб все монеты. – Но тебе, конечно, еще рано вести самостоятельный прием. Хотя я буду разрешать тебе работать под моим руководством…
– Спасибо, Учитель! – почтительно поклонился Кфир.
– А курицу отнеси Деборе! – распорядился Мар-Самуил.
Когда он передавал курицу служанке, их руки встретились. И ее будто ударила бледная фиолетовая молния из перстня с черным камнем. Во всяком случае, хрупкое девичье тело содрогнулось.
– Сегодня я не запру свою дверь и буду ждать тебя в полночь, – то ли эти слова послышались юноше, то ли их действительно произнесли пухлые, чуть шевельнувшиеся губы.
Но он все время вспоминал их, когда, раскинувшись на своей лежанке и заложив руки за голову, лежал без сна, рассматривая невидимый во мраке низкий потолок, все трещины и разводы которого были ему известны. Совсем рядом, за открытой дверью, ждала его молодая женщина, и препятствием на пути к ней был только он сам…
Ну, почему, почему он столь несчастлив, почему не может предаваться самым элементарным радостям жизни?! Из-за глупого детского любопытства попал в рабство, был, как ягненок, подарен старому растлителю и стал его жертвой, испытав всю меру унижения, боли и страдания. Сейчас, когда он обрел свободу и дело, которому готов посвятить всего себя, он по-прежнему несчастен в личной жизни, одинок, унижен и раним, как и раньше.
Тихий стон сорвался с его губ. Он задыхался. И хотя под холстиной, покрывавшей его тело, он был наг, ему хотелось сорвать с себя что-то такое, что давило ему грудь, мешало дышать. Машинально он схватился за перстень, повернул его на пальце, погладил и в исступлении прошептал одними губами:
– Помоги мне, великий хозяин! Сними с меня это проклятье раба и верни мужское естество! Я буду верно служить тебе и дальше!
И в тот же миг крошечная комнатка наполнилась