Наваждение. Андрей Бурцев
с собой. Может, потому они быстро нашли общий язык.
– Это я так выжить пытаюсь, Глеб Александрович, – признался Ляшко, первый раз не улыбнувшись, когда Нершин впрямую спросил, откуда у него столько кипучей энергии: – Я войну теперь ненавижу. И всех военных заодно. Верите ли, пока не хлебнул, ничего не понимал…
Все дни с момента знакомства, они работали рука об руку. Раскопки, пусть и не так быстро, продолжались. Тянулись дни. А работы было много – кубометры грунта, таскать, не перетаскать. За аркой обнаружился уходящий круто вниз каменный коридор, почти полностью засыпанный – под потолком оставалась лишь небольшая щель толщиной в ладонь, и все это время неизменный сквозняк был их спутником. По стенам видны были следы росписей, которые по-хорошему требовали к себе внимания, кое-где на отдельных кирпичах можно разглядеть фигурки того существа, изображенного на арке, и надписи, сделанные, вероятно, каким-то неизвестным идеографическим письмом. Все это требовало изучения, но копали наспех – Грановский подгонял. И ругал Нершина, если тот тратил время на «ненужную» работу. Олег готов был предложить свою помощь, чтобы у Нершина оставалось больше свободного времени, но капитан с благодарностью отказывался: старика лучше не гневить. И Абдулхамида особенно.
Один раз Ляшко крепко удивил Нершина, правда, не совсем приятным образом. Однажды во время короткого обеда Олег заговорил о том, чтобы принять, как он выразился, «исламскую веру».
– А что, Глеб Александрович, мне уже намекали. Один таджик из перебезчиков подгреб как-то, уговаривал. Ведь, я кто сейчас – пленный солдат без будущего…
– А будешь кем? – Нершин резко приблизил нему лицо, глядя в глаза.
– Стану каким-нибудь Абдурахманом, – Ляшко неуверенно отклонился.
– В своих стрелять будешь, если скажут?
– Зачем в своих. Как только ослабят бдительность, сразу же сбегу к нашим.
– Думаешь, они дураки? Они же тебя прежде кровью повяжут.
– Ну, почему обязательно кровью, товарищ капитан? – Ляшко поморщился. – Что же они, совсем изверги? Они же за веру свою воюют, за землю.
– Ладно, если бы только за это. Для многих из них вера – это радость «неверным» кишки выпускать.
– Глеб Александрович, а вы сами не думали о том, чтобы винта нарезать? Хотите, мы с вами вместе убежим? Вдвоем оно сподручнее. Вы язык их очень хорошо знаете, а я… я вам уже говорил, я мысли их читать умею. Правда-правда. Хоть прямо сейчас. Давайте?
Ляшко улыбался во все зубы, как будто смеясь, и капитан отчего-то воспринял его слова исключительно как неуместное и дерзкое ерничанье. А за своим последующим выпадом скрыл настоящее чувство, которое держало его здесь – боязнь так и не докопаться до тайны, которая находилась в идущем под землю тоннеле. Нет, он, конечно, был не прочь сбежать отсюда, но только не сейчас. Он понимал, что потом, возможно, поздно будет. Если бежать – так именно сейчас, но ничего не мог с собой поделать. Даже если бы сюда, специально для их освобождения,