Avantage или пляска оптимизма. Адмир J.K.
бормоча себе под нос: «Кажется, эти иностранные дуры не интересуются футболом». По крайней мере, Виктория поняла его так. Тут снова зазвенел телефон, и Виктория, охая, взяла трубку. Звонил, естественно, Жуков, который, услышав ее голос, ощутил молниеносное облегчение, сравнимое разве что с тем, которое он испытал во время вылета из Москвы в Мадрид.
Виктория, услышав его вопрос в порядке ли она, сказала:
– Я жива и невредима, кажется, но ты мне ответишь за все! – увидев в зеркале взгляд Урбано, она поспешно застонала: Я стараюсь для объекта, чтобы все выглядело правдоподобно, черт возьми, он почти поверил и везет в больницу, так что все по плану! Жуков долго молчал, потом она услышала его восторженный голос:
– Ты молодец!
– Грета Гарбо? – иронично спросила она.
– Нет. Ты просто Одри Хепберн! – Жуков был вне себя от счастья.
– Мне кажется Гарбо все же талантливей, – между делом возразила Виктория.
– Пусть так! – запальчиво продолжал нахваливать ее Жуков.
Виктория усмехнулась устало и, вспомнив свою роль, снова жалобно застонала, якобы от боли. – Отвали! – закончила она разговор.
– Мой брат! – пояснила она Урбано, глядя в зеркало. – Я ему рассказала, что какой-то болван сбил меня и везет в больницу. Брат в ярости! – почему-то ей легко говорилось на испанском. Урбано усмехнулся. Наверно, он думал, как тот будет удивлен, узнав, кто был за рулем.
– Rusa[5]? – спросил он.
– Руса, руса! Кем же мне еще быть! – проворчала Виктория, хватаясь за левую ногу, но потом, вспомнив, что вначале хваталась за правую, быстро переложила руку.
В больнице ей сделали рентген, и, убедившись, что это обычный ушиб, положили по просьбе Урбано в специальную палату для иностранцев. О своей страховке Виктория ничего не сказала, да врачи ее об этом и не спрашивали. Видимо, Урбано обо всем договорился. Однако у Виктории время от времени кружилась голова и правая нога на самом деле побаливала. Она и сама не понимала откуда появилась эта боль – то ли она вначале ее не почувствовала, то ли на самом деле заставила себя поверить. Как бы там ни было, нога болела.
Он зашел к ней и сел в кресло, стоявшее рядом с кроватью.
– Извини, что так вышло, – сердечно произнес он. Виктории показалось, что сказано это искренне, по крайней мере, медленно, не съедая окончания, как обычно делают испанцы, быстро выговаривая слова. Взгляд Урбано скользнул по ней, и ей стало неловко и одновременно смешно.
– Ок, не бери в голову, – повеселела она и, вспомнив Жукова, быстро спрятала улыбку за серьезным взглядом: – В общем, мы оба отделались легко, ты не убил меня, и это главное. Сколько мне тут лежать? – строго спросила она.
– Пока боль не пройдет, – ответил он. – Может, пару дней. Но ты, пожалуйста, не торопись. А сейчас мне пора, я позже еще загляну, – сказал Урбано. – Здесь тебе дадут все, что ты попросишь.
Виктория прикусила губу, узнав, что он так скоро уходит. Но Жуков не был бы Жуковым, если бы запыхавшийся, с горящими
Русская? (исп.)