Блатной конвейер. Кирилл Казанцев
светской жизни, как он ее понимал. В атрибуты входили шашлыки, водка, девочки, надрывающийся сабвуфер в багажнике «Ауди А5» и раскладные шезлонги на берегу.
Веселье было в самом разгаре, хотя мясо еще только нанизывали на шампуры. Сам Хохол, с тонкими неразвитыми ногами и выпуклым животиком, пил много, но в отличие от своей компашки не пьянел. После каждой рюмки закусывали помидорами и салом, которое Хохол страшно любил. Отсюда, наверное, и прилепилась к нему эта кличка. Пили стоя. На шезлонги никто не садился, только на одном лежал роскошный банный халат самого Хохла и огромное полотенце, которым он вытирался после очередного погружения в воды озера.
Из-за грохота музыки, истошного визга девчонок и хохота парней никто не заметил, как к берегу, объезжая деревья и заросли кустарников, выехал черный внедорожник. Кто-то поубавил веселья, когда увидел выходящего из машины казаха. Его знали все под кличкой Монгол, но это уже ирония уголовного мира.
Хохол тоже увидел гостя из Екатеринбурга, но решил вести себя как истинный хозяин в его понимании. То есть не броситься с приветствиями навстречу и пригласить гостя к столу, а, наоборот, сделать вид, что он его не замечает.
Монгол глянул на одного из парней, и тот, воровато оглянувшись на Хохла, подскочил к машине и убавил громкость звука. Теперь, по крайней мере, можно было разговаривать обычным голосом, а не орать на весь лес.
– Здорово, Хохол! – сказал гость, пододвинул ногой другой шезлонг и, без приглашения усевшись в него, положил ногу на ногу. – Отдыхаешь?
– А ты чего приехал? По делу или соскучился? – вопрос прозвучал непринужденно, но только стало понятно, что Хохол уже прилично пьян. – Выруби ты ее на хрен! – заорал Хохол парням, и музыка замолчала.
В тишине леса шелестели только кроны деревьев, и не было слышно ни одной птицы. Неприятная была тишина, неестественная.
– Чего вы там? Нюх потеряли? – крикнул снова Хохол столпившимся у мангала. – Принесите гостю вмазать и зажрать чем-нибудь.
Монгол с усмешкой смотрел, как хозяин барствует, и молчал. Поднесенный пластиковый стаканчик с водкой он опрокинул в рот одним движением, но закусывать не стал.
– Базар есть, – наконец сказал Монгол, несколько раз вдохнув и выдохнув.
Хохол кивнул и небрежно махнул своей компании рукой. И парни, и девчонки с визгом и шумом отправились купаться, оставив наедине собеседников.
– Че за базар?
– Как-то ты, Хохол, уединился тут, носа к нам не кажешь. Магомед волноваться начал. Говорит, съезди, навести крестника. Не помер он там, не заболел?
– А чего это я ему крестник? С какого бодуна?
– А кто Фоме предложил тебя тут на хозяйстве оставить? Забыл? Магомед первым за тебя и ходатайствовал. А ты добра не помнишь. Нехорошо, Хохол, нехорошо. Обидно.
– А ты-то че? Тебе какая лажа? Мы под Фомой ходим, для нас слово Фомы – закон. А Магомед для нас кто? Он временный. Я что, должен ему в ноги кланяться, что ли? Вот