Восьмерка, которая не умела любить. Валерия Леман
Через распахнутую стеклянную дверь, ведущую из кухни в сад, послышались свежие утренние звуки – щебет птиц, дальние гудки автомобилей и голоса.
– Любуешься рассветом? – бодро спросил сукин сын Заки, появляясь в моем темно-синем банном халате.
Я подумал, что если отправлюсь в свой черед принимать душ, то, ко всему прочему, останусь еще и без завтрака, а потому отложил ванну на потом.
– О, наслажденье! – взревел Заки, вилкой подхватывая кусок поджаристой ветчины.
Мы уселись за стол и жадно набросились на холестерин и все остальные ужасные вещи, в изобилии содержащиеся в яйцах, белом хлебе, черном кофе, сахаре и сливочном масле. После этого я сварил еще кофе, а Заки предложил выпить его в гостиной на мягком диванчике перед широким экраном моего «Томсона». Теперь, когда друг был помыт, побрит и накормлен, ему не терпелось узнать, какие же таинственные файлы сохранены на флэшке мертвеца. На сытый желудок всякий не прочь поиграть в детектив.
– Наверняка какая-нибудь порнушка, компромат, – с удовольствием попивая кофе, сладостно мечтал Заки, поудобнее пристраивая под локоть зеленую атласную подушку. – Парень, скажем, нащелкал непристойных фоток некой персоны в сауне, а персона наняла киллера. Вот только непонятно, почему киллер не забрал флэшку. Может, мы его спугнули?
– Обломись! – заткнул я этот фонтан красноречия, чувствуя приятную невесомость и отстраненность от собственного тела. – Скорей всего на флэшке ничего, кроме каких-нибудь обычных рабочих документов или, на крайняк, заезженного боевика. Смотрел его у кого-нибудь в гостях, засиделись с приятелями под пиво…
Как тут же выяснилось, на флэшке имелся один-единственный файл, озаглавленный лишь формальным набором цифр.
– Видеозапись, причем довольно короткая, – запуская оную, прокомментировал я.
Первые кадры разочаровали нас обоих – на лужайке в парке играли какие-то дети. Мальчик отобрал у девочки куклу, и та расплакалась.
– Компромат для мамы мальчика, – не сдержал я сарказма.
И тут же сюжет сменился другим.
Помещение, показавшееся мне смутно знакомым. И несколько парней, один из которых, худой, бритый под ноль, с физиономией убийцы, пил что-то из стакана и ухмылялся в камеру. Потом некий голубоглазый душка в белом костюме приветственно помахал в объектив, затем на нас строго и доброжелательно уставился давешний мертвяк, живой и здоровый пока, все в той же ветровке. Я почувствовал странное напряжение, как будто еще немного, и внутри что-то оборвется, не выдержит, лопнет. Заки актерским жестом поднял ладони, намереваясь сказать банальность, да так и застыл с открытым ртом, потому что на экране широкой пьяной улыбкой улыбался он сам, поднятый чьей-то крепкой рукой с низкого диванчика. Мой друг щурился и что-то говорил, а потом повалился назад на диван. Запись оборвалась.
– Этого не может быть, – ошарашенно уставившись на рябь, появившуюся на экране, проговорил Заки. – Первый раз вижу всех этих людей.
Он