Ричард Длинные Руки – маркиз. Гай Юлий Орловский
не такое уж и ненужное, а существует для того, чтобы не дать благородным опускаться до простолюдина. Это постоянно усложняющийся кодекс поведения того, что человек должен делать и чему должен соответствовать.
Даже это вот бесцельное пребывание дворян при дворе – и то служит благой цели: потереться среди более знатных, знающих, умеющих – самому стать лучше. Ведь куда проще феодалу просто существовать в своем замке среди крепостных, наслаждаясь полной властью, ничему не обучаясь, ни в какие рамки себя не загоняя. И никто не скажет ему в селе среди простолюдинов, что у него вечно расстегнута ширинка. Хотя бы потому, что у самих так же.
А здесь даже криво завязанный бант на обшлаге способен уронить репутацию. Над этой дуростью можно бы погыгыкать вволю, наслаждаясь своей умностью и превосходством, если бы я не знавал страну, где точно так же криво завязанный галстук способен вызвать насмешки, а плохо начищенные туфли даже умнику не позволят занять при отборе на работу более высокое место.
И не надо ха-ха, все не зря: человек, способный в мелочах регламентировать свою одежду, поведение и слова, сможет и работать так же точно, безошибочно и без неряшливости. Так что эти требования – быть дворянином во всем и не допускать жестов, опускающих до черни, – не так уж и нелепы.
Я оглядел себя в зеркале, оно добросовестно отразило мою маску, а иначе не бывает, все зеркала отражают именно маски, расправил плечи, сделал лицо надменно-доброжелательным и покинул покои.
По главному залу прогуливаются повесы в составе старого козла, не слышал его имени, Эйсейбио, Гарроса, Водемона и прочих, а леди Элизабет водит их, как гусей, улыбаясь и щебеча, щебеча, щебеча. Я пытался проскользнуть незамеченным, но Эйсейбио заорал, махая рукой, я натянул на морду счастливую улыбку и подошел, отвешивая поклоны.
На меня посмотрели настороженно, но я старался выглядеть овечкой, и лорд Водемон, кивнув в ответ на мое приветствие, продолжал:
– …леди Элизабет, этому вашему портретисту, как и прочим, суждено полное забвение. Они никогда не передают того, что видят. Передают то, что видит публика, а публика не видит ровным счетом ничего. С тем же успехом могу вас рисовать я, если согласитесь позировать… более откровенно.
– Почему вам?
– Мы же оба принадлежим к благородному обществу! Потому вы со мной можете быть более откровенны… в одеждах.
Она возразила живо:
– А мне отец говорил, что мы наиболее откровенны перед лекарями и портнихами! А они, согласитесь, из самого простого круга…
Старый козел, который похож на Бернарда Шоу, захлопал в ладоши.
– Браво, леди Элизабет, – сказал он козлиным голосом. – Лорд Водемон повержен.
Водемон поклонился и развел руками.
– Признаю, лорд Шуй, логика леди Элизабет неопровержима. Я даже начинаю побаиваться, а вдруг она… тьфу-тьфу!.. умна?
Леди Элизабет улыбнулась мне, а Водемону ответила с живостью:
– И вообще я устала позировать! Быть естественной очень трудная поза – долго не выдержишь! Я удивляюсь, как герцогиня