Кинжал без плаща. Эдуард Байков
и были открыты все пути (в пределах, ясен перец, разумного!). Лека казался полной противоположностью знойному южанину Григоряну. Истинный ариец, нордический тип – пшеничные волосы, голубые глаза, римская прямая переносица, волевой подбородок, накаченное мускулистое тело если не Геракла, то уж точно Аполлона античности. «Красив, как бог!» – ахали однокурсницы.
– Как идол! – всякий раз ревниво поправлял их Лордик.
Мезенцов в их компании являл собой средний тип. Стертый, тусклый, неопределенной внешности, как старая монета, он оказался лишенным южной страсти, горячей крови Алана, и северной статности, хладнокровной уверенности в себе Леки. Он был рыхловат, немного безлик, его трудно запоминали в лицо – некая среднестатистическая внешность, маска толпы, фоторобот обыденности. Если что и выделало Лордика – удивительная бесцветность глаз, пустых, почти как бельма. Да, у них с Лекой вроде бы один цвет радужки – голубой, но у Леки он насыщенный, васильковый, острый, а Лордик довольствовался блекло-вареным, почти белесым оттенком.
Это с неприязнью отмечали девушки. Алан подарил Лордику одни из своих итальянских солнцезащитных очков, но Лордик не мог себе позволить роскоши их носить: если свободный (хоть и вербованный разведкой) работник Союза писателей одевался как стиляга в обыденном порядке, то партиец, номенклатурный кадр Мезенцов быстро бы попал на прицел партконтроля.
Поэтому Мезенцов нашел выход в виде дымчатых очков, не совсем, но все же скрадывавших его неприятное свойство смотреть рыбьим взглядом. К тому же диссертация подпортила зрение, и без очков (хоть бы и не дымчатых) было уже не обойтись.
Тот летний дождь пришел как раз после защиты кандидатской. Документы отправились в ВАК СССР, а троица друзей – поразвлечься после пятичасового томления в институтской аудитории. Они были на машинах – Алан на «Волге» (гонорар с книги-фотоальбома «Это и есть советская жизнь»), Лека на видавшем виды «Москвиче» родителей, Лордик – на Жигулях-«копейке», недавно приобретенных на имя жены. Они могли бы считаться «золотой молодежью» 70-х, если бы не витал в воздухе столь отчетливо запах увядания молодости, если бы не уколы геморроя, вымывание залысин и ветер грустной зрелости, навеки хоронящей память шаловливого детства.
Этот летний дождь 1978 года приоткрыл завесу судьбы Лордика Мезенцова и подарил ему Таню Лузину. Если бы не дождь – может быть, все было бы иначе… Но он так же неостановимо стучал по жести и камню города, как десятилетия спустя стучит над ложем умирающего Леонарда Николаевича.
Она была моложе лет на десять. Она была стройной, с узкими бедрами, маленькой грудью, роскошными каштановыми волосами. «Мальчиковая» фигура рождала жажду близости и… мысли о латентной гомосексуальности. Дождь промочил ее платье насквозь, размазал косметику на лице, словно она долго рыдала, дождь лепил ее волосы на крутые монгольские скулы. Она шла на высоких каблуках, по мясным колбаскам дождевых червей, выползших наружу, хлюпая в их мерзкой плоти.
– Девушка!