Мой университет: Для всех – он наш, а для каждого – свой. К. Г. Левыкин
почему-то чаще, чем ее подруги. Ее неудачи подруги серьезно переживали и помогали как могли преодолевать их. В общественных делах в общежитии, в академической группе, в комсомольской инициативе, тем не менее, она была активна и очень ответственна. Своего суженого и личное счастье свое на всю жизнь она встретила в дружном стромынском общежитии, в комнате у Виктора Болтушкина.
У второй башкирской девушки Ляли Вагаповой родители тоже были из руководящей уфимской среды. Но ранг их был пониже, чем у землячки, это можно было заметить по ее более скромному характеру. Если в манерах Миры при всей ее общительности нет-нет да обнаруживалась какая-то, я бы сказал, государственная озабоченность, ответственность за высокое положение родителя, то Ляля выглядела проще, свободнее, веселее и даже беззаботнее. В учебе ей было заметно легче, чем землячке, никаких претензий на научную или общественную карьеру она не обнаруживала. Зато по окончании университета по возвращении в Уфу ей открылись более успешные научные перспективы. В конце концов Ляля Вагапова удостоилась научных степеней, став руководителем Института истории Башкирии. Никто из ее сокурсников-земляков, в общем-то успешно завершив учебу в Московском университете, на такую руководящую высоту не поднялся. Я, однажды услышав об этом Лялином успехе, так и не сумел представить ее в образе руководящей научной дамы. В моих воспоминаниях она продолжает жить простой, доброй, жизнерадостной и симпатичной кокетливо-лукавой девушкой.
Самой красивой, и не только в масштабах этой восьмикоечной комнаты, была грузинка Нона Пицхелаури. Вспоминая сейчас ее, высокую, стройную, красивую и веселую девушку, я никак не могу ответить себе на вопрос, почему эта грузинская красавица не влюбила никого из нас – свободных женихов курса? Красивых девушек, впрочем, на нашем курсе было много, так что глаза у нас разбегались. Мы и не заметили, когда их стали уводить от нас незнакомые парни.
Вместе с нашими советскими девушками в той комнате жили и две иностранки. Написал слово «иностранки» и как-то засомневался в правильности определения гражданского статуса этих двух сироток. Одна из них была сербка Майя Исакова-Порович, а другая – испанка Мария Дела Росса. Мария оказалась в СССР в 1936 году вместе со всеми эвакуированными детьми пылающей гражданской войной республиканской Испании. Отец ее сражался против фашистских мятежников генерала Франко. Я помню, как в тот год у нас встречали этих детей. Слава их отцов, первых, кто вступил в неравный открытый бой с фашизмом, их героизм вызывали наше восхищение и создавали особую атмосферу внимания к детям героев. Их встречала вся страна, о них заботился весь наш народ. Они жили в специальных интернатах санаторного типа, их одевали в специально сшитую для них одежду. Мы, советские пионеры, встречаясь с ними на торжественных собраниях, приветствовали их с самыми искренними чувствами дружбы и пожеланиями. Одна из таких памятных мне встреч произошла в Москве в июне 1936 года на московском стадионе