Тень. Карин Альвтеген
была вчера.
Он приблизился к позолоченному столику с бутылками. Стоя спиной к ней, налил себе виски. В последнее время он делает это все чаще и чаще. Наливает виски. Ночью, возвращаясь в спальню из туалета, она явно чувствует, чем пахнет его дыхание. Но бокал в руках самой Луизы словно бы лишал ее права упрекать мужа.
– У меня была пара встреч с гетеборгскими предприятиями. По поводу сбора средств для медицинского центра в Сомали. А что у вас?
«Ничего. Не считая того, что ты в очередной раз разбил сердце дочери, – хотелось ей ответить. – А дочь при этом даже разочарование постаралась скрыть – вот как далеко дело зашло. Она и словом не обмолвилась о том, что отец ее снова проигнорировал».
– Для какого медицинского центра?
Он посмотрел на нее с удивлением:
– Разве ты не знала? В прошлом году мы открыли там медицинский центр.
– Нет, не знала. Откуда мне знать, если ты об этом не рассказывал?
Голос звучал жестко и обиженно. Она презирала себя за то, что не смогла преодолеть злость, подступавшую медленно и незаметно и внезапно прорвавшуюся наружу.
– Ну что ж, прости. Мне казалось, я рассказывал, или, может быть, я подумал, что тебе это будет неинтересно.
Она посмотрела в окно. За верхушками деревьев виднелась колокольня церкви Хедвиги Элеоноры. все верно, ее действительно это не особенно интересует. Она знала, что они зависят от его работы и что эта работа приносит пользу. Фонды и детские дома, учрежденные от имени Акселя, где-то далеко спасают человеческие жизни. Но проявить интерес к делам мужа значило то же, что добровольно отправиться на собственную казнь. Ее внимание будет наверняка отвергнуто. Всегда найдется что-то более важное, чем она и Элен. Наверно, она слишком эгоистична. Будь она хорошим человеком, она бы, пожалуй, могла забыть о себе и страданиях дочери – ради чего-то главного. Но хорошим человеком она не была.
– Я предлагала твоей маме пойти в театр.
– Мило с твоей стороны.
– Не очень. Я думала об Элен, а не о ней. Но она не смогла. Осталась дома – лечить стенокардию, больное бедро и шум в ушах.
Ян-Эрик залпом опустошил бокал и налил себе еще виски.
– Да, ей нелегко. Ей ведь в этом году восемьдесят. Будем надеяться, что в следующий раз мы сможем пойти втроем.
Луиза снова посмотрела в окно. И пожалела, что находится в этой комнате, а не где-нибудь далеко, хотя бы по другую сторону улицы.
– Да, это будет прекрасно. Уникальное событие, аншлаг Рагнерфельдтов, к Элен наконец придут зрители!
Она ненавидела каждый звук, вырывавшийся изо рта. Ненавидела себя за то, что разучилась выражаться иначе. Ненавидела за то, что ее раздражение прорывалось в мелочах. Он не туда поставил туфли в прихожей, неправильно загрузил посудомоечную машину, не так положил подушки на диване. Но больше всего она ненавидела его за то, что он не поддавался на провокации. Словно непобедимый герой компьютерной игры, он выходил невредимым из любой смертельной схватки и всегда был готов к новому сражению. Его снисходительная невозмутимость