Посредник. Леонид Нузброх
завидовать… Видя, что собака подбежала к дереву, Карла стыдливо отвела взгляд в сторону. «Сплошное безобрразие!» Но, услышав лай, не удержалась и искоса глянула вниз. Собака стояла в метре от дерева. Её тело было изогнуто и напряжено, передние лапы подогнуты так, что собачья голова почти касалась земли, а хвост напряжённо стоял торчком, вздрагивая при каждом лае.
«Вот ненор-рмальная: это надо же – лаять в такую жару…» – подумала ворона, стараясь разглядеть в траве, на что же так громко лаяла собака. Но сверху ей ничего видно не было: мешал декоративный зелёный кустарник, росший вдоль аллеи. С соседней ветки обзор был намного лучше, но Карла, при всём её природном любопытстве, перелетать не стала: в такую жару ей не то что летать – моргать было лень. Она отвернулась: «А, пусть себе… И не интер-ресно мне вовсе…» Собачий лай становился всё более настойчивым, более агрессивным. Воронье любопытство победило. Карла совсем уж собралась перелететь на соседнюю ветку, даже поджала лапы для толчка и расправила крылья, но в последний момент передумала.
Переставляя поочерёдно лапы, она передвинулась немного в сторону, потом, опустив голову вниз ниже уровня ветки, на которой сидела, Карла внимательно присмотрелась и увидела в траве птенца. Воробышек был совсем маленький, ещё не полностью оперившийся. Он не умел пока ни летать, ни прыгать, а только стоял, покачиваясь, на своих нетвёрдых лапках, растерянно и глупо смотря на лающую собаку.
«Так вот из-за чего весь тар-рарам – кар-рарам?! Вор-робей…» – отвернувшись, презрительно подумала Карла. Ею вновь овладело безразличие. Задрав клюв вверх, она зевнула, взмахнув несколько раз крыльями, и закрыла глаза. Воробьи её совершенно не интересовали. Суетливые, скандальные, они – воробьи – никогда не давали ей ни спокойно поесть, ни спокойно отдохнуть. Да ещё очень часто норовили стащить себе что-нибудь с её обеденного стола. Нет, воробьёв она тоже недолюбливала.
Лай не прекращался. Карла открыла глаза и глянула на хозяйку: «Ну, оторвись уже, наконец, от этой газеты и успокой свою кар-ракатицу!» Но женщина была слишком увлечена чтением и не обращала на лай никакого внимания. А собака, всё больше и больше распаляясь, постепенно приближалась к птенцу всё ближе, ближе… Оторопев от казавшейся ему огромной надвигавшейся собачьей пасти, птенец испугался и прерывисто запищал, зовя свою маму. Его писк ещё больше раззадорил собаку, и она, бросаясь на птенца, прямо-таки зашлась грозным непрерывным лаем. У Карлы настроение упало окончательно: «Ну, сколько это может продолжаться?!» Ей было жаль себя – бедную ворону-Карлу, вынужденную в такую ужасную жару терпеть весь этот шум-гам, в какой-то момент она даже начала сочувствовать воробьихе-матери, которую по возвращению в гнездо ждёт ужасная весть об исчезновении её «желторотика», а сильнее всего ей почему-то вдруг стало жалко самого несмышлёныша-птенца, хоть он и был, пусть маленький, но всё же – воробей. Ворону всё больше и больше раздражала эта неугомонная собака с её безразличной