Город на холме. Эден Лернер
снова повалил, за окном девятого этажа было видно только низкое хмурое небо и светящиеся окна в соседних домах. Я рассматривал комнату. Светлая деревянная мебель, низкая широкая тахта под лоскутным покрывалом, везде стоят и стопками лежат книги на разных языках. На комоде напротив кровати телевизор с видеоприставкой и пара фотографий в рамках. Одна древняя, черно-белая – молодой мужчина с черной бородой в свитере крупной вязки держит на руках смешную малышку в белой косынке. Другая – цветная, недавняя – Малка со своими красавицами в одинаковых джинсах и расшитых стразами кофточках. Я не сразу заметил, как она явилась из кухни с подносом. На нем стояли две огромные кружки и над каждой возвышалась шапка белой пены.
− Это пиво?
Малка посмотрела на меня с таким видом, как будто не могла решить смеяться ей или плакать. Я где-то читал, что у азиатов неподвижные лица, но это был явно не тот случай.
− Это взбитые сливки.
− А что под сливками?
− Горячий шоколад.
− А разве шоколад можно пить?
− А ты попробуй.
Я попробовал. Густое сладкое питье грело изнутри, оно было таким сытным, что после него уже не хотелось есть, а хотелось только лечь. Пальцы Малки скользнули мне под рубашку, где змеился вдоль бока длинный шрам от ножа. Ладно, пускай у меня грубые руки, в жестких мозолях, с обломанными ногтями, но я же как-то справляюсь с тем, чтобы заплетать косички вертлявой малышне. Значит, и Малка от моего прикосновения не рассыплется.
Когда я снова обрел представление о реальности, уже смеркалось. Зимой всегда так бывает. Малка спала, уткнувшись лицом мне в плечо. Она улыбалась во сне, на щеках были видны дорожки от слез. В микву она не ходит. Я совершил большой грех. Но почему мне тогда так радостно и спокойно? Я подтянул одеяло повыше, чтобы она не замерзла, отвел прядь с лица и поцеловал, осторожно, чтобы не разбудить. И уснул сам.
Так мы и провели вдвоем почти два дня. Что ждало бы меня, останься я в общине? Инструктаж сводящийся к фразе “даже Ребе, да продлит Господь его дни, амен, это делал”[32]? Абсолютно чужой человек рядом, которого я обязан рассматривать в первую очередь как инструмент для выполнения заповеди? Я не берусь утверждать, что все это однозначно плохо. Гверет Моргенталер потратила немало времени, чтобы донести до меня простую мысль: не все обязаны думать и чувствовать так же, как я. Согласен. Возможно, кому-то действительно легче и лучше жить по этим правилам. Возможно даже, что кто-то считает эти правила универсальными и обязательными для всеобщего выполнения. Только вот меня выполнять их они не заставят, руки коротки. Меня любит Малка. Мной гордится гверет Моргенталер. Мать, Бина и компания признали меня за главу семьи. Мной были довольны командиры в армии и сейчас доволен шеф на стройке. Если я понадоблюсь Всевышнему, Он знает, где меня найти. А больше я никому ничего не должен.
Малка растирала мне руки собственным увлажняющим кремом, браслеты на ее запястьях тоненько звенели в такт движениям. Я машинально запомнил название крема, чтобы купить его матери
“…Ребе, да продлит Господь его дни, амен, это делал” – именно такой инструктаж получают женихи перед свадьбой в ряде общин.