Вещи в теле. Психотерапевтический метод работы с ощущениями. Андрей Ермошин
в пропасти, а внизу – горная река. Обрыв глубиной метров 30. Постоянная зажатость. Ни АТ, ни АТ с реланиумом, ни другие препараты и процедуры не помогают.
– Когда Вы зажаты, какое состояние Вы испытываете?
– Полная безысходность. В этом состоянии я уже несколько лет.
Об обстоятельствах, при которых она оказалась придавленной гранитной скалой, вспоминает следующее: «Я работала в школе и всегда желала делать все на совесть. (Я училась в интернате, и наша директор – я ее очень любила и уважала – воспитывала нас: кем бы вы ни были – хоть дворником, хоть министром – вы должны работать на совесть. Многие ее слова я забыла, но эти – помню.) Не имея ни методики, ни опыта, я оказываюсь классным руководителем. Выпуск получился хороший. Второй класс тоже я полностью вела. Ответственность. Параллельно – учеба в институте, дочки были маленькими… Вдруг – конфликтная ситуация. На школу выделили одну путевку в Артек. Дочка была в совете дружины. Я знала, сколько она там делает… Встает вопрос о том, кто поедет. Направляют дочь секретаря парторганизации. «Но она же ни в чем не участвует!» – стала возражать я. Поехала все-таки она, а директор сказал мне: «Уходи сама, иначе мы тебя раздавим».
Ушла в педучилище. Думала, что на повышение. Новая обстановка, новая работа. От семилеток перешла к восемнадцатилетним… Классное руководство… Я всегда была уверена в своих силах, а тут в первый раз столкнулась с тем, что… мне идти на лекцию, а я ничего не помню. Произошел надлом.
Через месяц ушла. Диспансер. Капельницы, таблетки. Три месяца на больничном – один месяц работы – снова три месяца на больничном… Даже есть было трудно. Алушта. Не разговаривала. Спала. Муж был удивительно тактичным: заставлял купаться в море, гулять, но если замечал в моих глазах протест, то мягко уступал. Начала разговаривать, улыбаться. И только через год пошла на поправку.
С тех пор как только возникает стрессовая ситуация – меняю работы. Десять мест поменяла. Больше полугода нигде не работаю».
Возвращаемся к актуальному. В скале нельзя дольше оставаться: это угрожает смертью. Пациентка думает, что делать, думаю и я. Может быть, ей стоит кого-то позвать на помощь?
– Кричали?
– Что кричать, если знаешь, что здесь люди не пройдут?
– Может быть, кто-то проходил, – продолжаем мы разговор в поисках более реального выхода.
– Голова над горной пропастью, река шумит, и я слышу то, что сзади… – уточняет Л.М.
– Может, двинуться в обратном направлении?
– Невозможно.
– Просто расслабиться, принять тяжесть? – предлагаю я (имея в виду умереть, чтобы возродиться, пережить свою смерть, чтобы жить).
– Это для меня неприемлемо.
Получается, надо в кого-то или во что-то превратиться (как в сказках), чтобы выбраться, – приходим мы к совместному заключению.
– Ручейком? Птицей? Змеей?
– Ручейком в горную реку, – решает Л.М. и тут же высказывает опасение: – по скале растекусь, до речки не доберусь…
Все-таки