Рождественские рассказы зарубежных писателей. Отсутствует
то же время велел своему тощему слуге вынести стаканчик «чего-нибудь» кучеру; тот велел поблагодарить барина, сказав, впрочем, что если это такой же напиток, какой он пробовал прошлый раз, то «лучше не надо». Так как за это время багаж мастера Скруджа оказался уже привязанным на верху экипажа, то дети очень охотно поспешили распрощаться с учителем, сели в повозку и весело покатили домой.
– Она была всегда очень нежного сложения, готовая увянуть от малейшего ветерка, – сказал дух. – Зато какое любящее было у нее сердце!
– Твоя правда, – отозвался Скрудж. – Спаси меня Бог отвергать это.
– Она умерла уже замужем, – прибавил дух, – и, кажется, у нее были дети.
– Один только ребенок, – поправил Скрудж.
– Верно, – сказал дух. – Это твой племянник.
Скрудж почувствовал себя неловко и коротко ответил: «Да».
Хотя и минуты не прошло еще, как они покинули школу, но успели уже очутиться в оживленной части какого-то города, где происходила обычная уличная суета, двигались взад и вперед прохожие, теснились, прокладывая себе дорогу, всевозможные экипажи и тяжелые фуры. По убранству лавок очевидно было, что и здесь справлялось Рождество; но был вечер, и на улицах горели фонари.
Дух остановился у дверей одной конторы и спросил Скруджа, знакома ли она ему.
– Еще бы! – ответил он. – Ведь я здесь был в ученье!
Они вошли. При виде пожилого господина в большом парике, сидевшего за такой высокой конторкой, что если бы она только еще на вершок была повыше, то он ударился бы головой о потолок, Скрудж в сильном волнении воскликнул:
– Да ведь это старик Феззивиг! Ей-богу, это он, живой опять!
Старый Феззивиг положил перо и посмотрел на часы, которые показывали семь. Он потер руки, поправил свой широкий жилет и, как бы улыбаясь всем своим существом, приятным, густым, веселым голосом крикнул:
– Эй, где вы там! Эбенизер! Дик!
Прежний Скрудж, теперь уже молодой человек, быстро вбежал в комнату вместе со своим товарищем, другим учеником.
– Так и есть, это Дик Вилькинс! – сказал Скрудж, обращаясь к духу. – Ах, Господи, он это, он! Как он был ко мне привязан, бедный, милый Дик.
– Вот что, ребятушки, – сказал Феззивиг. – Довольно работать. Настал рождественский вечер. Закрывайте-ка ставни, да, чур, живо! – вдруг воскликнул он, громко ударив в ладоши.
Вы бы не поверили, как дружно принялись они за работу. Раз, два, три – и молодцы были уже со ставнями на улице; четыре, пять, шесть – и они вдвинули их на место; семь, восемь, девять – и они наложили задвижки и закрепили их, и, прежде чем вы успели бы досчитать до двенадцати, они были уже опять в комнате, дыша как заморившиеся кони.
– Теперь, – воскликнул старый Феззивиг, удивительно ловко спрыгивая со своего высокого табурета, – убирайте здесь, ребятушки, убирайте, чтобы побольше было нам места. Живо, Дик! Веселей, Эбенизер!
Какое тут убирать! Чего бы они только не убрали, когда за ними смотрел старый Феззивиг. В минуту