Страшная сказка. Елена Арсеньева
Всё и все!
– Эй, ты что, угорела? – Чувствительный тычок в бок заставил Анфису очнуться и с унынием обнаружить, что от огня остались только черные проплешины на утоптанном земляном полу сарая, а пламя уже погасло, не причинив никакого вреда ни Надькиным босоножкам, ни ее сарафанчику, ни чудным рыжим волосам. – Пошли отсюда, ну! Тут и правда угореть недолго.
Надя вытолкала подругу из задымленного сарая, и та на миг захлебнулась свежим влажным воздухом. Над зарослями боярышника, окружавшими старый сарай, сгущалась мгла, медленно, но верно пожирая мягкую голубизну небес: видимо, собирался дождь.
– Как ты меня нашла? – спросила Анфиса, отводя глаза.
– Искала, вот и нашла. Сначала домой пошла, но батяня твой валяется, как обычно, вдрабадан, его и домкратом не поднять. Я покликала с крылечка, а потом показалось мне, будто дымком откуда-то тянет, я и навострилась сюда. Смотрю – ты. Слушай, Анфиска, может, у тебя и правда наследственная болезнь? Что ты там жгла, ну что, скажи, пожалуйста? Зачем?
Порыв ветра пронесся над головами, и Анфиса уныло уставилась в землю, словно и ее пригнуло ветром, как стоявшие вокруг деревья.
Никакой наследственной болезни у нее не было, это она точно знала. В отличие от отца, записного пьянчуги и признанного кармазинского сумасшедшего Генки Ососкова, которому врачи в районной психушке поставили редкостный и необычайно красиво звучавший диагноз: пиромания. Это означало: в голове у Генки (его все от мала до велика звали только так, невзирая на более чем полусотню прожитых лет) бегают не простые тараканы, а огненные. То есть он страдает неизлечимой, неугасимой (вот уж правда что!) страстью что-нибудь время от времени поджигать. Поскольку чаще всего эта страсть охватывала его в родном доме, у Ососковых уже не раз вспыхивали пожары. Один из таких пожаров, пять лет назад, свел в могилу Анфисину мать, Зинаиду, которая не перенесла зрелища горящих – медленно, с наслаждением, одна от другой поджигаемых! – денежных бумажек: последних, оставшихся от Зинаидиной зарплаты. Ну, не было у нее ничего общего с Настасьей Филипповной – что поделаешь, не было… Может, второй такой любительницы бросать миллионы в огонь и не найти на всем белом свете, кроме как в романе Достоевского «Идиот»! Странно, что сожжение за год до этого хоздвора (дом всем миром удалось отстоять, и теперь к нему примыкали черные обугленные развалины, да и стены избы изрядно прокоптились, кое-где даже пакля выгорела в пазах) не произвело на Зинаиду такого сокрушительного впечатления, как, впрочем, и последовавший вскоре пожар в баньке. Но именно эти события надорвали ее душу, надломили – и свели в могилу.
После смерти жены Генка слегка образумился. Во всяком случае, он больше не пытался поджечь собственный дом, а избирал для удовлетворения своей маниакальной страсти дачные сараи (в двух верстах от Кармазинки, за станцией, стояли два дачных поселка), баньки и туалеты. На жилые дома руку поднимать боялся: сумасшедший-то он был сумасшедший, однако знал, что за такое дело можно и срок огрести. А баньки, сараюшки – это тьфу, даже если поймают и холку