Роковая дама треф. Елена Арсеньева

      Чего ожидала она после сих слов? Что Павел тоже умрет на месте? Что соскочит на всем ходу с саней и побежит в охотничий домик, припасть к трупу своей милой? Что повернет коней – и тогда Анжель тоже сможет вернуться и увидеть еще раз князя, живого или мертвого?

      Ничуть не бывало. Ничего этого не произошло. Он просто сидел, безотчетно шевеля вожжами, отчего упряжку бросало то вправо, то влево, сидел и тупо, как бы безразлично смотрел на Анжель. «Может быть, известие о смерти не производит на русских особенно сильного впечатления, потому что они суеверны и подчиняются всякой неизбежности, в том числе неизбежности судьбы?» – подумала она и тут же поняла глупость своих мыслей: просто страшная весть еще не дошла до сознания Павла, а как дойдет… И тут она увидела, что обветренное, разрумянившееся от мороза лицо Павла меняет цвет. Синяя, потом желтая, потом мертвенно-белая полосы прошли одна за другой от лба к подбородку, как если бы вся кровь отхлынула от лица, превратившегося в маску мертвеца, так что ни следа не осталось от былой чеканной красоты черт, теперь исказившихся почти до неузнаваемости. Он на мгновение опустил распухшие вдруг веки, а когда вновь взглянул на Анжель, она тихо вскрикнула, прочитав в этом взгляде свой смертный приговор.

      – Варвара умерла, – неузнаваемым голосом проскрежетал Павел… нет, тот, в кого он превратился, и голос этот, чудилось, исходил не изо рта человека, а из какой-то мерзкой щели. – От твоих рук умерла! Будь ты проклята!

      «Опомнись! – хотела крикнуть Анжель, отшатнувшись. – Ее убили те французы, которых ты привел!» Но было уж поздно, да и бесполезно кричать. Павел всей своей немалой тушей бросился на нее.

      Удивительно: чем ближе была опасность, тем менее страха ощущала Анжель, а потому она не застыла беспомощной жертвой, а успела отшатнуться, да так резко, что в своем мощном броске Пашка едва не вылетел из саней – повис, цепляясь ногами за скользкую, расползающуюся солому.

      С победным криком Анжель схватила его тяжеленные ножищи, обутые в огромные валенки, и толкнула от себя с такой силой, что сама чуть не вывалилась вон на снег.

      Пашка перекувырнулся и какое-то время удерживался на неестественно вывернутых руках, обратив к Анжель уже не страшное лицо свое, ибо оно все было облеплено снегом, а некую чудовищную, белую, комковатую маску, которую прожигал один горящий ненавистью глаз, да еще черный провал рта протаивал снег со злобным рычанием. И таково сильно было его тело, что Пашка на какое-то время смог упереться ногами в снег и даже чуть замедлить стремительный лет санок, однако вывернутые суставы его хрустнули, и, дико закричав от боли, Пашка отпустил край саней – и упал ничком в санный след, окутанный снежным облаком.

      Анжель торопливо переползла на коленях вперед и вцепилась одной рукой в вожжи, другой нашарила