Колдовство для олигарха. Яна Тройнич
глупость всякую. Мы только спасаем да выручаем – и Иванов-дурачков, и Иванов-царевичей.
Пришлось просить прощения и заглаживать свои слова совместной чарочкой. Вскоре сестры хозяйки совсем расчувствовались:
– А еще не хотели лететь сюда. Тяжко уж старым путешествовать: и ноги ноют, и сердце пошаливает. Но теперь довольнешеньки – с такой славной женушкой своего правнучка познакомились!
Тут старушки, словно забыв о моем присутствии, принялись меня обсуждать.
– Сразу и не разглядела, как хороша девочка. Уж прости глупую.
Смуровна проворчала:
– Давно тебе, Яговна, следовало принимать настоечку для глаз.
Митяновна добавила:
– А ей никакая настоечка не поможет. Никто никогда не нравился.
Яговна возмутилась:
– Что вы несете?! Понравилась мне Любушка, да еще как!
И сестры дружно выпили за меня.
После третьей чарки захотелось чего-то душевного. Мы хором исполнили песню «Соловей, соловей, пташечка». Я знала эту песню от бати, очень уж он обожал петь, когда выпьет. После четвертой захотелось поплясать, и мы дружно сбацали «барыню». К моему удивлению, о своих больных костях бабки даже не вспомнили. Когда стемнело, вышли во двор, разожгли костер и уселись вокруг него. Знала бы, чем закончатся эти посиделки, ушла бы лучше спать.
Бабули захватили с собой знаменитую мухоморочку, а для меня – медовуху. Время от времени прикладывались к чарочке и меня не забывали потчевать. Дрова потрескивали, искры летели высоко вверх. Сидеть около огня было тепло и приятно.
– Спой, Любушка, порадуй старых. Песни у тебя уж больно красивые.
Ну как не уважить таких славных старушек? Мысленно перебрала репертуар папаши. Песня про одинокую рябину точно должна понравиться.
Тонкими ветвями я б к нему прижалась
И с его листвою день и ночь шепталась.
Но нельзя рябине к дубу перебраться,
Знать, ей, сиротине, век одной качаться…
При этих словах я вспомнила Федю и хлюпнула носом. Бабки бросились утешать:
– Да не успеешь и глазом моргнуть, девонька, как Кощеюшка вернется! Таких красавиц надолго не оставляют.
Я не стала разочаровывать старушек. Шмыгнула в последний раз и вытерла глаза. Махнула рукой, собираясь продолжить. Однако что дальше случилось с рябиной, старушкам узнать было не суждено. Излишек медовухи сослужил моему желудку нехорошую службу. Я зажала рот руками и бросилась в кусты. Вышла обратно бледная и дрожащая, меня словно вывернули наизнанку.
Бабки запричитали:
– Что с тобой? Лица на тебе нет.
– Не знаю, со вчерашнего дня подташнивает.
Старушки радостно переглянулись и многозначительно уставились на меня. И вдруг дружно захлопотали:
– Тебе, красавица, следует прилечь и отдохнуть. А мы тебя станем лелеять да холить. Вот Кощеюшка-то обрадуется!
Я не поняла:
– А при чем здесь князь? Не ему, а мне плохо.
– Как при чем? Не без его ж участия все получилось.
Бабки глядели на меня с умилением, а я уже