Девять. Борис Херсонский

      книжные полки в простенке между высоких окон

      на полках рядком тома атласов энциклопедий

      кажется дух-шелкопряд упрятал в незримый кокон

      всю медицинскую мудрость минувших столетий

      над полками несколько фото в горизонтальной раме

      блеклые лица ушедших с еврейскими именами

      узнаются фигуры мальчик прижался к маме

      как тесно было бы тут если б все жили с нами

      фанерный письменный стол и старое кресло владенья

      папы для прочих они почти под запретом

      лицо в пенсне с выражением недоуменья

      дедушка умер давно я знал его только портретом

      были также дубовые ставни и голландские печи

      шкафы и кровати стандартная часть интерьера

      были подсвечники в которых горели свечи

      когда отключали свет и тенью пугала портьера

      за портьерой всегда скрывается нечто такое

      что содержит трагедию словно за театральной завесой

      и поныне она жива и не оставляет в покое

      того кто помнит все что когда-то было одессой

      и еще учили малых детей не бояться больших собак

      но дети пугались и заиками в мир вошли

      заики не виноваты их воспитали так

      их растили солдатами но они росли как могли

      росли от горшка два вершка пехотинцы под стол

      штаны на лямках младшая группа обязательный сон дневной

      отец с бутылкою пива раз в месяц ходил на футбол

      мать управляла семьей а могла управлять страной

      а страна большая каждый год на новом витке

      а враг не дремал строил козни исподтишка

      и великаны вели больших собак на поводке

      мимо заик пехотинцев под стол от горшка два вершка

      Нас держали в черном теле

      или в черном оперенье.

      Мы над городом летели.

      Грай картавый – наше пенье.

      Нас высиживали в гнездах

      непричесанных, нескладных.

      Нас держал весенний воздух

      в парках городских, бесплатных.

      В парках отдых и культура,

      физкультура, танцплощадки,

      искалечена скульптура,

      сплошь загажены посадки.

      Много скорби в нас, воронах.

      Никуда от нас не деться.

      Высоко, в зеленых кронах

      наши гнезда, наше детство,

      наше птенчество, хоть слова

      нет такого, к сожаленью.

      День прошел, и вечер снова

      лег на крыши плотной тенью.

      Мы кружим, сбиваясь в стаи,

      скоро – окончанье лета.

      Вот вам истина простая —

      ваша песня тоже спета.

      Волошин