Девять. Борис Херсонский
стары, мы сами себе годимся в отцы.
мы мелкие сошки никем не написанной драмы.
на месте Урарту стоят армянские храмы,
а нам в толпе не протиснуться. ученик
сидит над руинами, над мраморными гробами,
нанесенными на карту, над колоннами и столбами
телеграфными, над порванными проводами,
над скульптурами без хитонов и без туник.
ампутация рук носов и фаллосов на скульптуре,
отношение к сексу в давно погибшей культуре,
технология тирании – стенобитный прибор, бревно
с литою бронзовой головою барана…
крепки границы Урарту, надежна охрана,
солнце зашло, закат зияет как рана,
но закату не больно, точнее, ему – все равно.
«Старость – второе дыхание. Привычка – вторая натура…»
Старость – второе дыхание. Привычка – вторая натура.
Кому хватает выдержки, тому не нужно отваги.
Герои моих стихов – история, архитектура
и плоские человечки, вырезанные из бумаги.
На них написаны тексты, вернее – только фрагменты.
Но если читать между строк, как старцы в детстве читали,
смысл проясняется – золотом на фоне траурной ленты,
где нет ни болезни, ни настоящей печали.
О, эти камни – в высоких железных оградах!
Как выскочат хищники – никому не покажется мало.
О, эти иконы в тяжелых золоченых окладах!
О, эта вечность, которая мало что понимала!
«в советской опере в царской ложе…»
в советской опере в царской ложе
сидит секретарша обкома долго сидит похоже
рядом с ней бандит в голдяках и коже
у обоих внутренний мир написан на роже
над оркестровой ямой руки и лысина дирижера
в музыке слышатся звуки трагедии и укора
балерины кружатся ловко и споро
стройные ножки не укрыты от взора
декорации прошлой жизни дворцы колонны озера
одно из них лебединое лебеди все без разбора
перламутровые бинокли у старушек партера
на галерке сидят софия надежда любовь и вера
здание оперы классное внушающего размера
не берут его ни пожар ни чума ни холера
для населения сцена это incognita terra
у секретарши квартира у бандита фатера
море шумит где-то внизу а там за морями
бибиси и свобода с лживыми новостями
на морях корабли с барменами и моряками
официантками хочешь можно потрогать руками
бандит говорит соседке пышной чиновной даме
похороните меня здесь в оркестровой яме
блюз бродячей собаки
бродячие псы идут за мной я тоже бродячий пес
а был цепным и железный ошейник с собой унес
болтаются и звенят два звена от моей цепи
не бойся меня малыш отвернись к стенке и спи
я сорвался с цепи и прорыл под забором лаз
я забыл когда лаял в последний раз
я забыл о том тусклом ноябрьском дне
когда лакал