Форменное безобразие. Борис Чечельницкий

      В тоске по риску шпага чиркнет риску,

      А декольте откроет край письма.

      Дюмовочку найдет ему Дюма —

      Самой Австрийской Анны камеристку…

      Про прочих слуг желанью вопреки

      Прочел, катаясь в транспорте с планшетом:

      «Гасконец шел по мостику. Планше там

      Плевал слюной в седую рябь реки.

      Стал волонтерить много и задаром,

      Хоть голоден, ободран и линял,

      Но шустро порученья выполнял,

      Как будто зад начищен скипидаром…»

      Мое стило царапало тетрадь.

      Бумага терпеливая стенала:

      «Нашинковав гвардейцев кардинала,

      Друзья любили выпить и пожрать».

      Сюжет зовет, и двинул за Ла-Манш

      Сэр Бекингэм с подарком королевы,

      А поцелуй замужней знойной девы

      Дал д’Артаньяну стимул и карт-бланш

      Лупить врагов по печени и харе,

      В Париже и за много сотен лье,

      Но есть у кардинала Ришелье

      Блондинистый аналог Маты Хари.

      Такой вот возведенный в абсолют

      Образчик зла и бабского коварства.

      Секс-бомба подрывает государства,

      Подвески режет, травит женский люд.

      Скопытились мужья и женихи —

      Все, кроме благородного Атоса.

      Тот палача надыбал, и гундосо

      Наш Арамис ей отпустил грехи.

      (Казнить в лесу, считаю, незаконно

      Пусть даже за убийство, шпионаж.)

      «Пора-пора» – хрипит мой персонаж

      Под траурные звуки геликона.

      И все бы ничего, но кардинал,

      Им предлагая выбрать номинанта

      На полученье чина лейтенанта,

      Придумал мерзопакостный финал,

      Который стал позорным приговором.

      Будь миг повествованья окаян,

      В котором, словно Брежнев, д’Артаньян

      Почти взасос целуется с Рошфором.

      Ведь джентльменский список – не мушкет,

      Не стрельнуть, но контузить и огреть им

      Нетрудно, и Рошфор там будет третьим

      По списку, за Констанцией и Кэт.