Антошка Петрова, Советский Союз. Ольга Исаева
в коридоре, услышав: «Беги скорей в группу, только не топай, тебя сюрприз дожидается», Антошка догадалась: мама приехала. Она вырвала руку из крепкой воспитательской ладони и, влетев в комнату, которую все называют группой, увидела маму, неловко сидящую на маленьком детском стульчике. Антошка кинулась к ней: «Мамочка, мамусичка!» – и хотела было сразу же попросить, чтобы та увезла ее домой, но почему-то вместо этого закричала: «Это не мой стул, это Марусина, ты на мой садись, вон тот с медведиком», а мама засмеялась: «Ишь какая деловая стала, матерью командует». Потом на речке Антошка голышом плескалась у самого берега, а мама, серьезно отдуваясь, прямо держа голову над водой, чтобы не испортить прическу, плавала на самой середине. Потом Антошка ела из алюминиевого бидончика малину с тети-Дусиного огорода, а мама насмотреться на нее не могла, называла «лягухой» и все поражалась тому, как за какие-то три недели «человек мог так сильно вырасти». Потом играли в жмурки, и мама с завязанными глазами, смешно растопырив руки, пыталась Антошку поймать, а та все не попадалась и заливисто на всю речку хохотала. Мимо проходили дядьки с удочками. Один встал прямо перед мамой, а когда она наткнулась на него, взял да и обнял. Антошка закричала, мама испугалась, сорвала с глаз косынку, но при виде смеющегося дядьки успокоилась. Потом рыболовы показывали им раков, которые ползали друг по другу в узком железном ведерке, а тот самый шутник, схватив одного за хвост, до слез напугал Антошку, притворившись, что хочет засунуть ей его в трусы. Только когда солнце перестало печь и воздух стал прозрачным и слегка сиреневым, мама вздохнула: «Пора». Зазвеневшим от предчувствия разлуки голосом Антошка спросила: «Домой поедем?» Но оказалось – не домой. Утирая свои и Антошкины слезы, перед тем как уйти с территории за калитку, мама оправдывалась, что вот, мол, дали от месткома путевку, а отпуск только раз в году и ехать надо, а то в другой раз не дадут, и что путевка с двадцать первого июня по девятнадцатое июля, а как раз посередке день посещения, так что вернуться в срок она никак не сможет, так что вот сейчас приехала. Мама говорила виновато и сбивчиво, а Антошка крепко-накрепко прижималась к ее горячей щеке своей мокрой, мечтая о том, чтобы, как в сказке, слезы ее вдруг превратились в клей, и можно было бы уже никогда больше с ней не разлучаться.
Но вот, дребезжа стеклами, из-за поворота выкатил автобус с грустной, как у старой дворняги, мордой. Мама вздрогнула, испуганно клюнула Антошку в нос, выбежала за калитку, через мгновение лицо ее мутным пятном замаячило в запыленном окне, и долго-долго еще казалось, будто она все машет ей рукой, хоть давно уже улеглась взметнувшаяся за автобусом серебристая пыль и в хвойном, заметно к вечеру похолодавшем воздухе растаял его бензиновый след. Антошка постояла еще немного, помечтала о том, как весело было бы сейчас сидеть на драном клеенчатом сиденье, поглядывать на притихшие поля, пощипывать из дырок пористый, как губка, поролон и предвкушать, как, увидев ее, баба Вера всплеснет