Похоже на любовь. Сергей Платонов
неожиданному соблазну написать иное: «павшим». Подчеркнув написанную фразу жирной чертой, она набрала в грудь побольше воздуха, и лишь тогда обратила к ученикам свое лицо, чувствуя, что очень многое хочет им сказать, но зная, что самое главное сказать должны они.
– Нам осталось мало времени провести вместе, – начала Мария Дмитриевна, внимательно вглядываясь в лица перед собой. Ученики сидели спокойно, как серые прибрежные камни во время штиля. Только один алый ротик сложился в цветочек, а бойкие глазки над ним скосились в сторону раскрытого окна.
– Да, Настенька! Ты бы и сейчас упорхнула бы, – подумала Мария Дмитриевна про эту девушку, и продолжила.
– И я хотела бы сегодня поговорить с вами и выслушать ваше мнение о том, что является предметом художественной литературы, и как она может влиять на жизнь людей. Когда-то мы с этого начали наше знакомство. Я надеюсь, что теперь, через несколько лет занятий, мы можем говорить об этом более ответственно.
Повисла тишина, которую нарушил звонкий удар по мячу во дворе, а после него уже заскрипели стулья и зашелестели тетради. Это был обычный шум, перед тем, как ученики признаются в незнании ответа, но в этот раз ответ нашелся. Не ответ, конечно, а просто мнение, подслушанное, чужое, но пригодное для борьбы.
– Некоторые просвещенные умы, впрочем, принадлежавшие часто самим писателям, что позволяет подозревать определенную подтасовку результата, считали, что предметом художественной литературы является человек с точки зрения нравственности. А поскольку нравственность – понятие относительное, то эти люди истратили бумаги намного больше, чем их коллеги – врачи и естествоиспытатели. Последних я с большим для них уважением хотел бы назвать естествопытателями.
Володя Усачев, очень уверенный в себе молодой человек в модных очках, из-под которых холодно и прямо смотрели на Марию Дмитриевну глаза юного банкира, произнес эти три предложения и захлопнул тетрадь перед собой, как будто считал вопрос закрытым.
Несколько дней спустя Мария Дмитриевна все еще вспоминала этот урок и проклинала себя за то, что попалась на такую нехитрую наживку: «нравственность понятие относительное». Но именно эти слова неповоротливого во всех случаях, когда дело не касалось шахмат, математики или финансов Усачева, мгновенно заставили вспыхнуть Марию Дмитриевну и вступить в дискуссию, если, конечно, произошедшее можно назвать дискуссией.
Большинство учеников в это время смотрели в сторону говорившего Усачева. Чтобы привлечь их внимание, Мария Дмитриевна спросила его, в чем именно заключается относительность нравственности, ожидая услышать в ответ набор цитат из Альберта Камю.
– Только в позиции тех, кто о ней говорит, – подумав, ответил Усачев. – Сытые и голодные, нормальные и голубые. С точки зрения физиологии голубой – больной человек, животное, не пригодное к размножению. А с точки зрения современной бесполой морали – пусть живет и участвует в выборах, по сути, в том же отборе. Голодный опять