Ее андалузский друг. Александр Содерберг
пробку.
– Все просто спятили, – сказал он и отпил глоток.
Альберт начал рассказывать о своем дне – отрывочно, отдельными фрагментами, всплывающими в его памяти в произвольном порядке. Она с улыбкой слушала, как забавно он высказывается об учителях и товарищах. Альберт явно наслаждался тем, что ей нравится его слушать, – но рассказ внезапно закончился. София так и не научилась предчувствовать, когда это произойдет, – просто он умолкал, словно устав от себя и собственного остроумия. Ей хотелось протянуть к нему руки, попросить его остаться, продолжать веселить ее своими милыми и одновременно ироничными рассказами. Однако это не срабатывало. Раньше она уже пробовала удержать его, но ничего хорошего не выходило, так что она позволила ему уйти.
Он исчез в холле. Тишина. Наверное, он переобувался.
– Ты должна мне тысчонку.
– За что?
– Сегодня приходила тетка-уборщица.
– Так не говорят.
Она услышала, как зажужжала молния у него на куртке.
– А как тогда говорят?
Она не могла сообразить. Он уже стоял в дверях.
– Пока, мамочка! – Голос его неожиданно зазвучал нежно.
Дверь захлопнулась, София услышала шаги сына по дорожке под распахнутым окном.
– Позвони, если задержишься! – крикнула она ему вслед.
Вечер София провела как обычно – убрала со стола, навела порядок в кухне, посмотрела телевизор, позвонила подруге, чтобы поболтать ни о чем. Потом пошла и легла, попыталась читать книгу, лежавшую у нее на ночном столике: о женщине, которая обрела новый смысл жизни, начав помогать бездомным детям в Бухаресте. Книга оказалась скучной, а женщина – претенциозной. У Софии нет с ней ничего общего. Закрыв книгу, она заснула – как всегда, одна в своей постели.
Спустя восемь часов прозвонил будильник, заведенный на четверть седьмого. София поднялась, собралась, протерла зеркало в ванной, которое при запотевании оказывалось исписанным разными словами: Альберт, «АИК»[1] и чем-то еще неразборчивым, что сын писал пальцем на зеркале, пока чистил зубы. Сколько раз она просила его так не делать! Он не обращал внимания, и где-то в глубине души ее это почему-то радовало.
Одевшись, она наскоро перекусила, читая первую страницу утренней газеты. Скоро пора отправляться на работу. Раза три ей пришлось крикнуть Альберту, что пора вставать, и четверть часа спустя она села на велосипед, чтобы свежий утренний ветерок помог ей окончательно проснуться.
Он проходил под кличкой Джинс. Они всерьез поверили, что его так зовут. Смеялись, показывали на свои брюки. Джинс!
На самом же деле его звали Йенс, и сейчас он сидел в сарае среди джунглей Парагвая с тремя русскими. Главного у них звали Дмитрием. Это был высокий долговязый парень лет тридцати с лицом ребенка – ребенка, родители которого доводились друг другу родней. Его дружки, Гоша и Виталий, того же возраста – их родители, похоже, состояли в еще более тесном родстве. Парни постоянно смеялись,
Шведский футбольный клуб.