Вернуться по следам. Глория Му
там, где они кучей ползают, лениво сплетаясь друг с другом в такой шевелящийся ковер, дрожат языками, – вот тогда нехороший холодок пробежал у меня между лопаток.
Не то чтобы я испугалась, да и ночью никаких кошмаров мне не снилось, но вот утром, за завтраком, я с изумлением наблюдала за маленькой пестрой змейкой, выползающей из рукава моей пижамной курточки.
Они были везде – у ножек стула, на столе, и даже из моей тарелки с молочной кашей выполз полосатый, похожий на аспида змееныш.
«Как же это он не испачкался?» – подумала я и удивленно спросила:
– Зося, откуда здесь все эти змеи?
– Какие змеи, цурко? – Зося принесла мне какао с молоком и оперлась рукой о стол. Положила руку прямо на змею, да. И змея на эту руку заползла. А Зося повторила: – Какие змеи, Глория? Ты шутишь?
И вот тут я испугалась по-настоящему. Я поняла, что свихнулась. Сошла с ума.
Я была докторским ребенком, ну знаете дразнилку – доктор едет на свинье с докторенком на спине? Так вот, докторенок – это я и есть. Про психов я знала на примере одного такого Онищенки, которого наблюдала как-то раз в больнице – у него был приступ «белки». Вот тогда-то мне и объяснили, что дядя вроде как сошел с ума и видит то, чего нет. И что таких отправляют в дурдом. О дурдоме я ничего толком не знала, но даже пятилетнему человеку ясно, что там никого ничего хорошего не ждет. Что там плохо и страшно. А уж пятилетнему человеку, читавшему Диккенса и видевшему Онищенку, гонявшего чертей…
Поэтому я опустила глаза, покрепче сжала ложку и сказала:
– Конечно же, Зося, я шучу.
Зося покачала головой и отошла по своим кухонным делам, а я снова взглянула на змей. Галлюцинация была качественной (да, слово «галлюцинация» я тоже знала) – змеи были видимы, осязаемы, правда, пахли ужами (тогда я еще не видела змей живьем, только ужиков, так что материала не хватало).
Их нет, подумала я, мне мерещится. Надо дождаться папу, он меня вылечит и ни за что не отдаст в психушку. Их нет. Нечего бояться.
Но они были. Вились вокруг тарелки, выползали из одежды, противно щекотали шею. Их становилось все больше. Было не очень страшно, было тоскливо и муторно.
Я отодвинула чашку, сказала Зосе «спасибо» и на негнущихся ногах отправилась в детскую. Змеи ползали под пижамой, вываливались из рукавов, но я помнила (спасибо Онищенке), что стряхивать их нельзя – все сразу поймут, что я псих.
От этой мысли я чуть не заорала, даже пришлось зажать рот рукой: точно, я псих, они же хитрые – это я тоже знала. И я теперь – хитрый псих.
В висках стучало, я с отчаянием думала: что же делать, что же делать?
Папа уехал в командировку и должен был вернуться дня через два. Надо было дотерпеть. Хо-хо, ну уж терпеть-то я умела – люди, выцарапывавшие меня у смерти, все время приговаривали «ну потерпи, потерпи», когда делали мне уколы, поили отвратительными лекарствами, держали в парилке, где совсем никак нельзя было дышать.
Я приободрилась – ровно до того момента, как откинула одеяло, чтобы убрать постель (я была