Билет в синема. Геннадий Николаевич Седов
Поди, глянь.
Набросив махровый халат на плечи, тот шлепает в прихожую. Неясный разговор за стенкой, через пару минут в комнату вслед за братом входит респектабельный господин в чесучовой паре и кожаным саквояжем. Вежливый наклон головы.
– Тысячу извинений. Гончаров, московский драматург. Слышали, возможно.
Скосив глаза на распаренного спрута между ног Дранков тянет на колени простыню.
– Признаться…
– Приехал час назад… ничего, если я сниму? – пришедший вешает на спинку кресла пиджак. – Прямо с поезда, вещи в гостинице оставил, и к вам. Слуга ваш африканец…
– Доложил, трепло! – вырвалось у него.
– Я ему объяснил, что дело срочное, – драматург отирает платком бисеринки пота на лице, – что, мол, барину это дело очень важно.
На лице у него интерес. Вздернул брови.
– По части текстовых вставок что-нибудь?
– Не совсем.
– Как вас по батюшке, простите?
– Василий Михайлович.
– Да, слушаю вас, Василий Михайлович.
– Такое дело, господин Дранков. Я написал и ставлю в театре сада «Аквариум» пьесу-былину из жизни Стеньки Разина.
– Того самого? Из песни?
– Да, личность в истории известная. У меня родилась идея: сопроводить действие синематографическими живыми картинами. Дополнить ими сюжет. Публика у нас в Москве капризная, трудно чем-либо удивить. А тут театр и синематограф одновременно. Повалят как миленькие.
– Это как же, не совсем понял? Идет пьеса, на сцене играют артисты…
– А за спиной у них, на экране, – гость заулыбался, – живая иллюстрация. Представляете? Театральные герои словно бы переносятся время от времени в реальный мир. Ничего похожего в мировой практике театра не было, мы будем первыми!
– Занятно… – потянувшись к вешалке, он снял и набросил на плечи халат. Глянул на брата: Лева делал непонятные знаки глазами.
– Премьера, надеюсь, не скоро, есть время почитать пьесу, подумать?
– Время есть, но затягивать не следует. Премьеру наметили на рождественские праздники, покажем вслед за новой пьесой Андреева. Помещение арендовано, роли распределены, Ипполитов-Иванов пишет музыку. Я и экран уже для живых картин на полотняной фабрике заказал – шесть метров на шесть. Не хуже, чем у Люмьеров в Париже… Дело единственно за вами, дражайший Александр Осипович, решайтесь! Съемочные расходы пополам, театральные на антрепренере, договор… – драматург потянул со столика саквояж, – вот он…
– Сцен сколько намечается?
– Пять. Возможно, шесть. Решим на месте. Фильму потом скроете из фрагментов.
Он хлебнул раз и другой квасу из кружки.
– Абдильда! – закричал в смежное помещение парильщику-татарину. – Купальный костюм господину!
Сидели через полчаса в салоне попарившись и поплавав в бассейне, пропустили за знакомство и успех предприятия по рюмочке принесенного гостем шустовского конъячка, закусили