«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2. Олег Лазарев
Единственное, что нам довели по этому случаю, – это низкие моральные качества Белецкого. Просматривая его личные вещи, нашли непристойные компрометирующие фотографии, на основании чего сделали вывод: такой человек в полете мог бросить управление самолетом.
Не собираюсь оспаривать их мнение, но не следует забывать и об инструкторе Качанове, который в погоне за выполнением плана по выпуску курсантов пошел на нарушение условий выполнения данного упражнения. В КуЛПе (курсе летной подготовки) для него указывалась минимальная высота полета – 2000 метров. Качанов стал его выполнять на 600 метрах. Частично были виноваты и мы, курсанты, скрывая свои ощущения от товарищей, которые еще не летали на отработку этого упражнения. Они интересовались этим маленьким рульком и спрашивали у тех, кто уже успел с ним познакомиться, что испытывает летчик при пользовании им.
Летавшие прямо на вопрос не отвечали, а загадочно говорили: «Слетаешь – тогда поймешь». Конечно, так говорить тем, кто только собирался выполнять данное упражнение, не следовало. Этим мы создавали у них состояние скованности, приводившее к излишней напряженности в полете, ожидания чего-то нового, необычного, ранее не испытываемого. В те времена психологической подготовке вообще не уделялось внимания, и каждый мог наговорить всяких небылиц, не задумываясь над тем, как это подействует на тех, кто по программе обучения шел вслед за ними.
Они это уже прошли и считали себя на голову выше других. О том, что курсант в полете не должен находиться в скованном напряженном состоянии, мы знали еще со времен аэроклуба. Знать-то знали, но не каждый мог преодолеть свой психологический барьер. Не знаю, как в полете вел себя Белецкий и как он держал штурвал, но не исключаю, что находился в напряженном состоянии и при отклонении инструктором триммера РВ на пикирование вцепился руками в штурвал, а затем отпустил его или просто бросил, надеясь на вывод самолета в нормальное положение инструктором. Не собираясь более подробно рассматривать возможные причины катастрофы, замечу: 90 % вины за случившееся лежит на инструкторе. Жаль было погибших. В скорбном молчании мы всей группой вырыли общую могилу, в которую, разделив поровну по гробам останки погибших, захоронили их на окраине городского кладбища.
Так не состоялся мой самостоятельный вылет, намечавшийся на следующий день, а вместе с тем и окончание школы в сентябре того же 1941 года. Отсутствие инструктора и самолета на длительное время оторвало группу от полетов. Вместо этого снова начались хождения в караул и на разные хозяйственные работы.
В сентябрьские дни мы стали ощущать тяготы войны на себе. Нам резко урезали норму питания. Пришло указание, запрещавшее до особого распоряжения расходовать топливо на учебные полеты. Мы стали подумывать – не кончилась ли на этом наша учеба в школе. Пошел слушок: всех неокончивших школу отправят на фронт, в пехоту. Руководство и политорганы, видя наш настрой, стали проводить разъяснительную работу. Немало им пришлось