Дверь. Алексей Волков
душу. Он всё чаще заходил в комнату с камином, чтобы просто посидеть возле открытого огня.
Дети выросли быстро и покинули родное гнездо. Работа закончилась, и началась пенсионная жизнь. Лишь жена и старый терьер напоминали ему о том, что существует что-то земное. Он практически не выходил из дедушкиного кабинета, разжигал камин и смотрел на языки оранжевого пламени. В эти мгновенья он понимал, что существует только его душевная наполненность и огонь, который своим тихим потрескиванием подтверждал, что многое, что было сделано в этой жизни, было сделано не зря. Миг начала и приближение конца ощущались единым мгновеньем, как будто часы секундной стрелкой сделали «И… раз». Но в душе его был багаж и ощущение, что миг его жизни на самом деле близок к вечности. Он понял, что очень прост, и практически незащищён, и раздет. Всё сложное, проблемное и такое важное вышло из представления его «мига жизни». Остались только вздох, улыбка младенца, мамины тепло и аромат, понимание всей важности простых и добрых поступков, которых было немного в его жизни, но которые всё-таки были и создали вес его души. И вот вес его души и пламя старого камина продолжали вести неспешный диалог и практически слились друг с другом. Уже сложно было различить, где он, а где огонь. Наступало то, что и должно было наступить, – понимание того, что камин – это то, к чему он шёл всю свою жизнь. И никогда он ещё не был так честен, и никогда ещё не было такого чёткого понимания бесконечного пламени и бесконечного преобразования того удивительного грамма добра и света, которым наполнилась душа старого человека. Ему казалось, что он наконец услышал Голос.
Яблоко
Жило-было на свете яблоко. Не то чтобы оно было огромным или очень румяным, но, в общем-то, вполне себе средним и внешне приятным фруктом. Висело оно на веточке и часто задумывалось о том, что происходило вокруг него. «Солнышко. Огромное, тёплое. Но, в общем-то, бестолковое. Уж совсем бы не хотело бы быть ни солнцем, ни небом, ни луной, ни звёздами, ни чем-то подобным. А уж эта земля подо мной. Фу, какая гадость. Чёрная, никчёмная, лежащая. То ли дело – я. Вишу себе между небом и землёй. Никого не боюсь, ни от кого не завишу. Вот только соседи мои – яблочки и побольше, и порумянее. Ах, если бы мне стать таким же, как они! Больше ничего и не надо в жизни».
Так висело яблочко долго-долго, пока однажды не налетел на яблоневый сад сильный порыв ветра. Закачалось яблочко, задрожало от страха, вцепилось в веточку, но так и не удержалось и упало на чёрную, мокрую землю, которая так не нравилась ему. Прошло несколько недель. Пожухло яблочко, намокло, прогнило да и стало через некоторое время сырой, грязной землёй. Лежала эта самая земля, смотрела на небо и по сторонам. Уж очень не нравилось ей ни солнце, ни небо, ни луна. «Вот уж бестолковщина, – рассуждала она. – Всё – полная ерунда, а особенно эти никчёмные яблоки надо мной. Какой от них толк? Вот я… И трава на мне растёт, и букашки по мне бегают, и червячки меня щекочут, и дурацкие корни этой самой бесполезной яблони объедают меня. Вот беда. Вот если бы мне стать поплодороднее, чтобы росли