Храм святого Атеиста. Сергей Александрович Фролов
из памяти, как я еще совсем ребенком кинулся ей на помощь. Он огрел меня оплеухой, но отпустил при этом мать. Я готов были принять, что угодно и принимать это вечно, если это может обезопасить ее. Насилие презренно, в любом его проявление. Но что толку от твоих убеждений, если ты не способен защитить тех, кого любишь? Если это когда-нибудь повторится – я сделаю это. Я готов. Мне бы хватило пяти секунд. Это единственный способ благополучно завершить эту ночь.
Печка догорала. Чайник уже давно не кипел. Все лежали по своим местам. Я выждал время и встал. Выключил телевизор в зале на половине слова «Пу» – на кухне отозвалось «Тин». Отключив его и на кухне, я лег спать. Электронные часы показывали ноль, ноль, ноль, ноль. Полночь. Я дождался. Я не проиграл. Мне хватит и секунды тишины, чтобы уснуть. Пес молчит, все в доме спят, чайник не кипит, дверцу печки никто не отворяет. ТИ–ШИ-НА.
Утром мать разбудила меня в школу. В школьных стенах я ощущал неведомую мне ранее защиту. Я даже придумал, что скажу монстру, когда вернусь домой. Дневной свет дарил мне силу. По приходу домой, на той же самой кровати, где вчера спало чудовище, был уже человек.
Мне нечего было сказать моему отцу. Монстр, который вчера к нам приходил – уже ушел.
Глава 2
На этом история и кончается. Наши герои давно бредут в бесконечности, и почти каждый рассказ звучит уже не в первый раз. Так что не боитесь, что могли пропустить что-то важное в эту ночь. Каждому будет дана возможность рассказать о себе. И хоть сейчас еще темно, каждый знает, что до рассвета осталось совсем немного. Наступает день и новое движение, все что угодно, лишь бы отсрочить ночь.
Свет, что отбрасывал почти растаявший монолит, все еще освещал лица. Молодой парень, с извечной печалью, сегодня был еще печальней.
Если когда-нибудь Вачега нас покинет, я так же смогу рассказывать эту историю, – сразу после сказа продолжил Ветер. – Причем слово в слово, а возможно даже интереснее.
Ветер. Так его здесь называли, сначала подшучивая, теперь уже не вкладывая в это ничего. Он уверял, что в один вечер вышел в окно. Хотя нет, он это не опровергал. Об этом поведал кто-то другой. Взъерошенный темный волос, что непослушно раз за разом прядями падал ему на лицо, пара всегда усталых и грустных глаз. Глаза, что выражали печаль куда более сильную, чем когда-то приходилось испытывать. Есть в этом что-то. Любовь к драме, все, попытка. Попытка все хоть немного, но драматизировать. Находить в этом упоение и только этим наслаждаться. Длинный черный плащ, явно не по размеру. Одному ему известно, для чего этот атрибут одежды понадобился ему здесь. Где постоянный жар ночи. Но даже тогда он его не снимал. Наверное, и здесь хотел устроить драму. Всем жарко, но я-то в плаще, а значит мне хуже. Следовательно, и поводов для печали куда больше.
Я не виноват, что был так долго заперт там. Если в моей жизни больше ничего не было, почему я должен рассказывать что-то еще? – с нахмуренным и явно обиженным лицом ответил Вачега.
Сайбо