Instagram Говарда Хьюза. Манцевич
устало опустил голову вниз, убрав тарелку с кукурузными хлопьями в сторону. Поставив ее на стеклянный стол, стоявший у окна, рядом с книгой «Маленький принц» с шрифтом Брайля. Тяжело вздохнул, поправив татуированными, иероглифами полинезийской письменности, пальцами, свои круглые солнцезащитные очки, жестко отрезав:
– Тебе пора, Гийомах.
– Ты куриное говно, Пи Ви, – беззлобно процедил я, заполнив легкие карамельным дымом. Закрывая глаза. – Я хочу ездить в старых трамваях. В Лондоне. В малинового цвета трамваях Питер витт. Ездить по прямой из Нью Аддингтона, на юго-запад, до боро Мертон, подобно околокриминальному Эдди Фелсону, целуя в сахар девственных губ бывших девушек марокканских мигрантов. Кстати, сегодня финал Кубка ярмарок, играют пенсионеры с канонирами. Еще одна ночь, ирландец, и завтра я съеду. К тому же, буквально вчера я подрядился грузчиком на мукомольную мельницу …
– Нет.
Пи Ви аккуратно распахнул окно, слегка приоткрыв деревянные рамы, плохо прокрашенные белой известковой краской… Свежий воздух, вперемешку с каплями депрессивного дождя, который, пробирался в гостиную – сбитыми немецкими дирижаблями времен IWW, размером с Вавилонскую пыль, тут же, обнял мое загорелое осенним солнцем тело, своим покрывалом Секваны, заставив меня немного съежится от студеного ветра; ведь я был абсолютно голый; курил, ел мармелад из айвы, прикладываясь к бутылке игристого мозельского рислинга, сидя там, на полу, невозмутимым человеком шестнадцати клеток на кончике героиновой иглы, поймавшим амфетаминовый дзэн …
– Это воздух свободы, Гийомах.
– Мы, лишь искаженное восприятие нас, другими людьми, Пи Ви. И совсем не важно, сколько ты перевел денег на благотворительность, и согрел бездомных щенков встреченных на пути, все будут знать тебя исключительно как, того безумного Голландца, который разносил мефедрон по кладбищам, прятал пакетики фена в оскверненной лондонскими тедди-боями могиле за номером девяносто семь, участок Дэ. У меня чистые руки, но они будут в крови, когда я найду Палестинца» …
Ночь – застывший сок малайзийского дерева, наскоро сшитый кожаный мяч, набитый предварительно сваренными гусиными перьями… гуттаперчевый гаитянин – черный расист и антикоммунист, блуждающая под электронный бит Оскара Салы, улыбкой Барта Старра, по руинам сожженного японского храма Кинкаку-дзи, ирландским кружевом, благодатно ступая по мощенному золотыми листами полу… неприлично заглядывая в окна выцветших квартир бесформенного пятиэтажного дома, сквозь фиолетовую мозаику оконных роз… Кукурузные люди – сербские и французские мигранты, почетные ветераны боевого арьергарда «Масорка» – вывалились в ночь, разжигали костры и, жарили на большой чугунной жаровне клюв петуха, танцевали под песни Шейна Макгоуэна и Джуди Коллинз, пили тибетский чай с солью и маслом яка, и свекольный «сэм», закусывая домашний самогон домашним хлебом с примесью сорока процентов картофеля, и домашними блинами со щукой, цитируя друг другу диалоги из