Сестрёнка Месть. Максим Лагно
койки, висел плакат с Вронской. Она изображена в костюме из спектакля по добедовой истории: немного кожаных лямок на груди и косая короткая накидка на бёдрах. По мнению театрального постановщика, Оноре Грязинцева, так выглядели люди, вышедшие на поверхность из бункеров, где спасались от Пятой Волны Большой Беды. На критику, что добедовые люди, были развитее нас на тысячелетия, Грязинцев отвечал, что «художественная правда отличается от правды жизни».
Посетить спектакль с её участием было моей мечтой. Но пока что я довольствовался открытками, плакатами и чтением пьес, представляя Вронскую в соответствующих ролях.
Лев Николаевич смеялся:
– Эка вашему сопливому поколению не повезло. Я-то застал времена до того, как в 980-ом годе Ассоциация Кабаре и Борделей протащила Акт о запрете Продукции Фривольного Содержания. Аэронефщики вешали на стены фото голых девок, а не полуодетых актрисок.
– Подумаешь, и сейчас можно купить плакаты с голыми, – отвечал я.
– Но в моё время не выписывали штраф за владение «фривольной продукцией». И не назначали общественные работы за её продажу. И не кидали на год в острог за изготовление эротики.
– Мими Вронская – актриса. Она передаёт движения души и внутренний конфликт героя…
– А шоб лучше было видно её душу, наряжается как куртизанка в борделе. Говорю же, несчастное вы поколение. Жертвы ханжества и бюрократии.
Пока Лев Николаевич ругался по радио с идущим впереди дирижаблем Торгового Флота, я сбегал в свою каюту и посмотрел на плакат.
Сходство было. Такие же белокурые волосы, форма носа… Я расфантазировался: а что если это и есть Вронская? Чтобы вжиться в роль бродяжки, она ходила в рванье, проникала зайцем на аэронефы. Что если…
Тут я себя осадил. Похожа, но не она. Я не пропускал театральные вести в газетах и радио. Прекрасно знал, сейчас Мими гастролировала по провинциям Бурназо и Фенье. Да и сказать по правде, не стала бы она так заморачиваться, чтобы вжиться в роль. В чём-то хрыч был прав: выглядела она лучше, чем играла.
4
К вечеру мы покинули Арельскую провинцию, взяв стабильный курс на авиадром Бас-24, где должны были сгрузить мебель и взять на борт контейнер со стиральными машинами.
Впереди виднелись задние сигнальные огни аэронефа Торгового Флота Империи, согласно позывным, «ТорФло-98/22». Позади нас, километрах в двух, шёл тоже частник, доверху гружённый овцекоровами. Их мычание и бе-е-эканье разносилось в закатной тишине.
Отправив хрыча Льва Николаевича спать, я спустился в трюмовую гондолу. По пути захватил из холодильника в коридоре кастрюлю каши и папину заначку – банку дешёвого алкоситро «Сен-Брянск».
Пригладив волосы, я постучал в дверь подсобки. Романтизм случайной встречи с Марин зашкаливал, как уровень нагрева в старых газотурбинах моего аэронефа.
– Пардон, – я отодвинул щеколду и вошёл.
Марин стояла спиной ко мне, на фоне иллюминатора. Разодранную кофту, в которую была облачена, когда застряла в щели меж контейнерами, она сняла. Осталась в тёмном обтягивающем платье. Изящная фигура подчёркивалась