Грех совести. Нина Еперина
засмеялся Михалыч.
– Ах, вот, что вы имели в виду! Шутники-и-и. Я сегодня тоже все хочу! А особенно, чтобы вспахали и как можно глубже!
– Тогда давай за это и выпьем. За трактор и за «все хочу»! А ты, Алла, тоже сегодня все хочешь?
– Я сегодня тоже все хочу! И глубоко и много хочу!
– Ну что ж! Будет тебе много! Договорились?
– Договорились! – Алла опять сделал глазками, и обещающе улыбнулась.
Они опять чокнулись. Михалыч тоже раскраснелся и заблестел глазами. Он был явно очень возбужден, нервно дергался на стуле и куда-то рвался. На сцене услыхали его дергания и объявили танцевальный перерыв. Он тут же потащил Аллу на танец и крепко, по-хозяйски, обнял за талию, близко прижав всем телом к себе. Алла сразу же почувствовала, что застольный разговор «про трактор» оказался для Михалыча возбуждающим, он был готов «пахать» уже сейчас, уже немедленно. Алле стало неловко от ощущения, которое она почувствовала на своей ноге, но Михалыч был очень горд своей готовностью и откровенно прижимался к Алле, к ее внешности и естеству. Алла подняла на него глаза и удивилась выражению в его глазах. Они сверкали так призывно и ласково, так откровенно, как бы подтверждая ее ощущения, что она невольно подпала под его желания и стала отвечать взаимностью. Она тоже прижалась к нему плотнее всем телом и стала тихонько вращать бедрами.
– Аллюнчик! Ты знаешь, что такое танец?
– И что же это такое?
– Танец, это вертикальная демонстрация горизонтального желания! – в самое ухо жарко выдал Михалыч. Он весь занервничал и еще сильнее прижался к ней, хотя на уровне своей груди отстранил ее подальше и стал смотреть в глаза, не отрываясь. Потом он наклонился и ласково поцеловал Аллу в губы. Может быть, оттого, что она уже настроилась на взаимность, может быть, оттого, что понимала, Саша – это мираж, но внутри себя она почувствовала встречное желание и ответила на его поцелуй, чуть приоткрыв губы, закрыв глаза и замерев вздохом…
Танец закончился, но они стояли прижавшись друг к другу, потому что не могли разойтись и обнаружить состояние Михалыча. Состояние могло быть заметно со стороны. Они топтались на одном месте и делали вид, что ждут следующий танец. И музыка заиграла снова, но веселенькая, забойная. Михалыч стал смешно шевелить задом, как один из всем известной троицы и самый упитанный около окурка и потихоньку отодвигаться от Аллы. Наконец он оторвался окончательно и включился в отвлекающий мотивчик. Они дружно заерзали по полу, крутя задами и изображая твист времен своей молодости. За танец Михалыч успокоился, отвлекся от возбуждающих мыслей, и после танца они могли себе позволить пройти к столу.
Не прошло и часа четыре-пять, как вечер устал от бесконечных тостов, танцев и шума публики. Он медленно стал двигаться к финалу, а часть нагулявшейся публики стала рассасываться, двигаясь к выходу. Они тоже были готовы покинуть гостеприимные стены. Михалыч стал весь какой-то вздрюченный весельем, жизнерадостно жестикулируя, он помогал доходчивости своих слов или анекдотов. Он ерзал на стуле, теребил Аллу за коленку, обнимая за талию, щекотал бочок, заглядывал в глаза призывно и радостно