Моя армейская жизнь. Премия им. Ф. М. Достоевского. Владимир Сумин
что – перо в бок! Концы в воду! Вода в реку! Река в море! А там глубоко!..
Примерно через полчаса двое бойцов с автоматами сопроводили меня в купе лейтенанта.
– Сидел? Срок тянул? – строго спросил меня тот.
– Никак нет!
– Как попал сюда?
– Через военкомат.
– Так что ж ты здесь в корешей и паханов играешь?
– Так они ж преступники, товарищ лейтенант.
– Кто преступники?
– Ну эти, стриженные, в вагоне.
– Ха! Ха! Ха! – рассмеялся лейтенант. – Это, брат, армия, а не зона. Там твои коллеги – будущие воины.
– А прикид?
– Так проводили. Иди назад и больше не мути воду, – напутствовал меня лейтенант. – А ты бойкий хлопец. За пять минут столько человек на уши поставил. Гражданская специальность-то есть?
– Токарь. Второй разряд.
– Отлично! – обрадовался тот. – Тогда я, пожалуй, тебя к себе возьму.
– Это куда?
– К танкистам. В ремроту. А что ты ещё умеешь?
– Могу подражать разным голосам. Мог бы выступать в армейском ансамбле.
Я продемонстрировал своё умение. Правда, помня недавний урок, человеческие голоса я копировать не стал. Зато пролаял, проблеял и прокукарекал.
– Да ты настоящий артист! – удивился лейтенант. – А петухом вообще здорово получилось. Но в армии это тебе не пригодится. Иди.
И я отправился на своё место.
Когда раздавали ужин, мои будущие коллеги преподнесли мне мятую шоколадку и початую бутылку водки. Водку я вылил прямо в окно.
– Мы теперь боевая часть, – объявил я, – а не какие-то гражданские разложенцы!
Все обречённо промолчали. Шоколадку я съел один.
– Надо бы поделиться, – заметил я, – но она маленькая. Поэтому я поделюсь своими ощущениями.
В ответ послышался общий вздох.
Человек в скверике
В привокзальном скверике нас встречал Ленин, отлитый в бронзе на высоком постаменте. Он стоял в традиционной позе: вполоборота, раздвинув позеленевшие от времени ноги, чуть подавшись вперёд. На нём было распахнутое пальто, костюм с жилеткой и галстуком. Он был простоволос. В одной руке держал смятую рабочую кепку, другую вытянул вперёд.
Во всём его облике подчёркивалась мысль о его прямой связи со всеми слоями советского народа. Кепчонка указывала на его принадлежность к пролетариату. По костюму-тройке и галстуку он определялся как представитель трудовой интеллигенции. А постамент-опора как бы олицетворял матушку-землю, то есть отражал его родство и единение с ещё одной важной силой общества – крестьянством или колхозниками. В его фигуре чувствовались готовность и желание к произнесению страстной, убедительной речи.
Но если поза выглядела разумной и объяснимой, то позиция выглядела довольно странной: он стоял спиной к вокзалу. Выходило, что прибывшие его не интересовали. Приехали и приехали. Никуда не денутся. А свои энергию, пафос, мощь темперамента он готов обрушить на отъезжающих.