Жернова времени. Константин Кураленя
четвёртого отдельного конного разведывательного батальона 'сто девяностой стрелковой дивизии. Здесь нам выдали шашки и карабины. Лошадей получили в соседнем совхозе.
Командиры усиленно соблюдали секретность. Нам пытались внушить, что грядут большие общевойсковые учения, но в то же время выдали смертные медальоны, приказали записать на листочках свои данные и вложить их внутрь. А через несколько дней ночью наш батальон подняли по тревоге, погрузили в вагоны и отправили в неизвестность. Теперь воинский состав двигался только по ночам, а днём отстаивался в тупиках и на глухих разъездах. Покидать вагоны и шастать по путям категорически запрещалось. Мы не могли выгулять даже лошадей.
И вот наконец-то мы прибыли на станцию Рова- Русская. Было это в ночь с двадцать первого на двадцать второе июня. Мы выгрузились и в конном строю форсированным маршем направились к границе с Польшей.
На рассвете батальон подошёл к пограничной заставе, но больше ничего не успел. С запада послышался гул двигателей и показались немецкие бомбардировщики. Так для меня и двести шестьдесят четвёртого батальона началась война.
– Но получается, что не всё правда, что говорят о начале войны? – перебил я Лоскутникова.
– Ты о чём? – спросил меня он.
– Говорят, что немцы напали неожиданно, войска были на учениях и в лагерях. Но ведь ваш батальон неспроста гнали на границу? Получается, что нападения всё-таки ждали?
– Знаешь, Жорка, я не силён в штабных играх, но шли мы вооружёнными и с боеприпасом, – задумчиво произнёс Пашка. – Выходит, что готовились.
– Спали бы уже, полуношники, – заскрипела соседняя кровать.
– На том свете отоспимся, – отмахнулся я.
– Типун тебе на язык, накаркаешь, – проскрипел недовольный голос.
– А мы, дядька, в приметы не верим, комсомольцы мы, – поддержал меня Пашка и продолжил: – За полгода мой полк три раза попадал на переформирование. Бывало такое, что в строю оставалось четыре человека, а я, видишь, живой.
– Вижу, какой ты живой, – раздалось из темноты, – совсем пацан ещё, а уже инвалид.
– Что-о? – вскинулся разведчик.
– Паша, успокойся! – придержал я земляка. – Ну его. Увидишь, попадём мы ещё с тобой на фронт и немца погоним. Помяни моё слово,
– Да ладно, – махнул рукой Пашка, – его тоже понять можно. Мужик из ополчения. Дома пятеро детей, мал мала меньше, а ему ногу и руку оттяпали. Вот и брызжет ядом. Когда мы начинали отступать, солдаты сплошь из призывных срочной службы были, а к зиме уже много запасных появилось.
– Поднимается Россия, – произнёс я задумчиво.
– Свернём гаду шею, – твёрдо сказал Лоскутников.
– Ну что, удовлетворим просьбу трудящихся, будем спать? – посмотрел я на Павла.
– Слушай его больше, – отмахнулся разведчик, – я за полтора месяца так отоспался, что тошнит уже. Послушай лучше, что было дальше.
Сначала мы ничего не поняли, головы позадирали и смотрим, рты раззявив. А немец давай бомбами сыпать. Мы кто куда, лошадей,