Парижский РоялистЪ. Теодор Фрайзенберг
не лишено, деревяшка?!
– Твоё высказывание не лишено смысла. – пискнула мандолина, голос ее был писклявый, противный такой, деревянный.
– А вот в жизни моей нет никакого смысла… – печально ухнул Афанасий.
– Как же так?! – проскрипел инструмент.
– Хозяин, старый маг, создал меня чтоб я защищал его жизнь, а сам взял да помер, – грусно пробасил голем, – от старости…
– О как! – поразилась мандолина.
– Не лишено! – отозвался голем.
– А ты, как ты докатилась до жизни такой? – голем протянул каменную руку и выловил мандолину из воды.
– Меня сваял один мастер из груши…
– Из груши?! – перебил Афанасий. – Да-а груша у тебя что надо, зачарованно протянул он, оглядывая инструмент.
– Не перебивай! – взвизгнула мандолина. – Так вот, когда хозяин попробовал сыграть на мне, то страшно разозлился, ругался, даже рвал волосы на себе, а ночью отнес к мосту, да и запустил с размаха прямо в реку. Все орал, что у меня голос противный.
– Да ну?! – громовым раскатом поразился голем.
– Ну да! – сварливо проскрипел инструмент.
– А вот, мне вот, твой голос очень даже нравится, – смущенно произнес голем, – и груша твоя тоже ничего…
– Эй-эй! Ты что это удумал, истукан! – завопила мандолина.
– А, кстати, откуда… то есть чем ты со мной разговариваешь? – Афанасий заинтересованно стал вертеть мандолину и взгляд остановился на пышно украшенном резонаторном отверстии.
– Прекрати сейчас же! – завизжала мандолина.
– Ага! – обрадовался голем и с размаху засадил мандолине прямо в голосник.
Мандолина с треском развалилась, осыпаясь кусками грушевой фанеры.
– Развра-а-ат! Развра-а-ат! – закричала ворона Аделаида, срываясь с ветки дерева и унеслась прочь.
Слушая последние строки, Евстахий не удержался и в голос заржал, от чего из спальни вновь показалась голова “Горгоны” и начала ругаться на Леерзона нецензурными словами, невзирая на присутствие третьих лиц. Тот, услышав такое от интеллигентнейшей супруги, потерял равновесие и рухнул, опрокинув табурет. Выроненные листы рукописи закружились над столом, как новогодние снежинки.
Жданский решил, что назревает семейный скандал и лишние участники тут ни к чему. Посему он залпом закинул в себя ликер и намеревался было идти, но поднявшись с дивана, ощутил, что ноги не слушают его, они были будто ватные. Следом навалилась дикая усталость от пережитого и выпитого, глаза начали непроизвольно слипаться, а организм срочно требовал принять горизонтальное положение.
“А ведь есть что-то общее между ликером и супом…” – подумал Жданский как в тумане, от супа ему завсегда хотелось спать. Он успел присесть на край дивана. – “Нарколепсия…”[54] – успел подумать Жданский, но стоило ему слегка откинуться на спинку и силы окончательно покинули его, а сознание устремилось в пропасть.
Глава V. Взад-назад
Сознание медленно возвращалось к Евстахию – он видел
Нарколепсия (от др. – греч. νάρκη – оцепенение, сон и λῆψις – приступ) – заболевание нервной системы, относящееся к гиперсомниям, характеризуется дневными приступами непреодолимой сонливости и приступами внезапного засыпания.