Рецепт Екатерины Медичи. Елена Арсеньева
Посмотрите на меня, и узнаете!»
Сколько еще осталось? Он давно перестал считать шаги. Иссеченное тело уже не чувствует боли.
«Не упасть. Только бы не упасть! Я… дойду. Я выдержу. Потом… все не важно. Если выдержал Пауль… Как он мог это выдержать?!»
– На месте раз-два! – громовой хохот. – Стой, дубина. Ты выдержал, ты жив. Хорошо бы тебя сейчас посыпать солью! Твое счастье, что мы не палачи. Мы только исполняли приговор. А теперь ползи отсюда, ободранный червяк! Ползи, пока цел!
«Я не червяк! Я не поползу!»
– Ты что, не слышишь? Конец!
«Я не червяк!»
– Кру-гом! – хрипло командует избиваемый. – Шагом марш! Круг почета!
И снова идет сквозь строй.
– Секите меня! Ну? Секите! Иду на круг почета!
Мгновенная изумленная передышка, и снова в воздухе засвистели плети.
Удар, удар, удар, удар… нет больше передышки. Его бьют так жестоко, как не били даже раньше.
«Я не упаду. Я не…»
Тогда он не упал. Он остался жив. Но чуть ли не каждую ночь ему снится, что он все-таки не удержался на ногах, что упал, и его забили сапогами насмерть. А потом говорили с насмешкой:
– Дурак, он сам напросился!
А его последней мыслью было: «Пауль выдержал, а я не смог!»
Но это всего лишь ночной кошмар.
Берлин, 1942
– Слушай, – шепчет Марика, почти не размыкая губ, – по-моему, он сейчас начнет вытирать слезы умиления. Тебе не кажется?
– Ничуть этому не удивлюсь! – бормочет в ответ Алекс, точно так же еле шевеля губами – соблюдая конспирацию. – Дело в том, что я сказал ему, будто мы с тобой влюблены друг в друга.
Алекс, чертов Алекс! Это не родственник, а проклятие какое-то! Как он донимал ее мальчишкой, так и через двадцать лет донимает.
– Ты сдурел? – чуть не вскрикивает Марика. Какое счастье, что комендант лагеря не понимает по-русски!
– Ты его просто не знаешь, а у него очень романтическая натура. Если бы я сказал, что ты самая обыкновенная двоюродная сестра, он нас не выпустил бы из комнаты для свиданий при своей канцелярии. Да еще и охранники бы то и дело к нам заходили. А так… Просто ложь во спасение.
Надо признать, да, именно что во спасение. Ни на что подобное и надеяться нельзя было.
Марика измучилась, пока добралась до Дрездена. Пустяковый в общем-то путь занял почти десять часов, потому что расписание после очередного налета переломалось вдребезги. Пришлось подкреплять угасшие силы тем, что понемножку отхлебывать вина, приготовленного для Алекса, так что литровая фьяска[11] стала весить к вечеру несколько меньше.
Марика оказалась в Дрездене уже около восьми вечера, ни о какой поездке в лагерь (два часа на автобусе от города), конечно, и думать было нечего. Ночь Марика провела в какой-то гостиничке, где оказалось невыносимо душно: хозяйка сурово запретила открывать окна, заклеенные крест-накрест бумажными полосами (чтобы стекла не выпали при бомбежке), и содержимого в бутылке осталось еще меньше: очень болела от духоты голова, надо было лечить. Благодаря лечению Марике удалось заснуть,
Итальянская пузатая винная бутылка из темного стекла, обернутая соломкой.