В поисках любви. Антон Сибиряков
не нашел. Только коробку.
Входная дверь неожиданно хлопает и все подпрыгивают. Просто ветер. На улице сегодня настоящая осень – золотая буря.
Нужно спуститься вниз, в подвал этого странного, картинного дома, по скрипучим пыльным ступеням. В полумрак чистилища. Туда, где убивали людей.
Понимаю, что до сих пор улыбаюсь. И все глаза смотрят на меня, в недоумении. Думают, что я свихнулся. Жаждут этого.
Стираю улыбку с лица, превращая его в каменное изваяние. Глотаю противные слюни. Это место великой скорби, я не должен был забывать.
Опускаю голову, направляясь к лестнице в подвал. Вижу красные полосы на деревянном полу. Они, словно адские указатели, ведут мое тело в темный мир бесконечной боли. И я шагаю туда, не в силах остановиться, сжимая крепко, между ладоней, цветастую коробку с ярким бантом. Именно там, внизу, я сумею ее наполнить так, что хватит всем. Так, что все будут блевать! Потому что не привыкли видеть такое! Потому что никогда не копали эту мерзость так глубоко, как я.
Ступени скрипят. Умоляют остановиться. Не слушаю их, опускаясь все глубже во мрак.
Тут тоже голоса. Я слышу женщину, узнаю ее. Но вижу лишь тени. Людей здесь по-прежнему нет.
– Антон!
Они приветствуют меня в унисон. Поднимаю руку.
Тусклый свет от грязной лампочки, висящей под потолком, льется вниз, как моча. Он, то и дело, мигает, предсказывая свою скорую кончину. Я погружаюсь в его мутные воды, ощущая физически, как он вливается ко мне в рот, вяжет язык, обволакивает зубы. В мерцающей серости, среди безликих теней, передо мной раскрывается вся ужасная правда этих стен. И я понимаю ее, смотрю, не в силах оторваться.
Посреди подвала стоит пыточный столб. Черный, вымокший от крови. Но до сих пор голодный и жаждущий. Ржавые крюки, вбитые в него под разными углами, шипят и извиваются, будто мерзкие щупальца подводной твари. Тянутся к новой жертве.
Рядом, будто верный пес, стоит железный хирургический столик, измазанный кровью. На нем все, что нужно для разделки людского мяса. Скальпель, пила, топорик и стальные, заточенные до блеска, крюки. Они, как вопросительные знаки в конце предложения. Почему он так любит их?
Первая зацепка.
Остальной инструмент, похоже, был просто устрашением. Неким фоном, от которого у пленницы темнело в глазах. Его величием над ней.
Из-под столика торчит кожаная ручка плети. Рядом валяются скомканные резиновые перчатки.
Кто-то подходит ко мне. Долго молчит, и я не выдерживаю:
– Что?!
Призрак исчезает. Оглядываюсь по сторонам. Никого.
– Антон? – Голоса. Я им не верю. – Ты в порядке?
Женский голос думает, что имеет право спрашивать. Из-за той ночи. И пока я раздумываю над ответом, раздается стук каблуков – она идет ко мне.
– Да, я… – слишком поздно.
Натягиваю сумасшедшую улыбку. Но ее это не страшит. Она рядом.
– Ты плохо выглядишь…
Что-то касается моих волос. Убирает, упавшую на глаза, челку, касается лба. Мне кажется, это Оксана, потому что прикосновения безумно холодные…
– Желудок…
– Не звонишь совсем… – она