1945: Черчилль, Трумэн и Гиммлер против Сталина. Книга первая. Александр Черенов
не закончил фразы, замерев с открытым ртом – так, словно наткнулся на препятствие. Да он на него и наткнулся – на препятствие. «В лице лица» президента: настолько убедительно и оперативно оно прокисло от последних слов министра финансов.
– Что, мистер президент?!
Предваряя ответ, Рузвельт слегка разбавил кислоту скепсисом.
– Вот, уж, не ожидал от Вас, Генри, таких «просоветских» взглядов…
Если Рузвельт сейчас упрекал своего министра финансов, то упрёк был явно незаслуженным. В чём, в чём, а в симпатиях к русским Генри Моргентау нельзя было заподозрить даже при большом хотении. Министр финансов был «хорошим, правильным американцем»: антикоммунистом, антисоветчиком и русофобом. В этом отношении он отлично вписывался в коллектив, из дружных рядов не выпадал – и не собирался. Обвинять его в том, что он «шагает не в ногу», не следовало даже в шутку: «не заслужил, однако». Человек всего лишь проявлял здравомыслие. Здравомыслие капиталиста: «когда видишь деньги, не теряй времени!». Верный христианин, Моргентау заключил бы сделку и с дьяволом, если бы она сулила ему те самые «триста процентов по Марксу».
По причине незаслуженности упрёка министр финансов счёл возможным обидеться. В пределах допустимого, конечно: «полноформатно» забываться даже в связи с личными обидами в Белом доме – непозволительная роскошь и непростительная глупость.
– Смею уверить Вас, сэр, что я не более «просоветский», чем директор ФБР Эдгар Гувер! Но, в отличие от него, я вижу перспективу. Перспективу нового рынка, новых прибылей и новых политических возможностей. Ведь «установку» на то, что экономика – базис политики, ещё никто не отменял. Надеюсь, сэр, Вы не станете обвинять меня в том, что я цитирую Маркса: эта мысль – универсальная! И, потом, кредит русским – это тот самый «крючок», на который мы будет улавливать их неоднократно и долгие годы. Это позволит нам держать Советы «на коротком поводке»! Разумеется, если проявить терпение и чуточку здравого смысла!
Моргентау замолчал, и уставился на босса в ожидании «высочайшей резолюции». Рузвельт неопределённо поморщился – и откинулся на спинку коляски: в последнее время он стал быстро уставать и от новостей, и от необходимости реагировать на них. Некоторое время он сидел с закрытыми глазами, предоставляя министру финансов возможность качественно истерзать себя догадками, разгадками и сомнениями. Наконец, он приоткрыл глаза и покосился в собеседника.
– Я думаю, Генри, что древние римляне были правы…
– ???
Взгляд Моргентау был красноречивей любых слов. Рузвельт миролюбиво улыбнулся.
– «Audiatur et altera pars!»: «Да будет выслушана и другая сторона!» Поэтому я предлагаю вынести наш с Вами вопрос на заседание кабинета. Как говорят русские: «одна голова – хорошо, а полторы – лучше!»
Моргентау знал эту поговорку, пусть и в переложении на «цивилизованный лад», но смеяться над «ополовиниванием второй головы»