Одиночество в сети. Возвращение к началу. Януш Вишневский
постоял, прислушиваясь. Из дома не доносилось ни звука. Мертвая тишина. Чугунной лапкой-колотушкой в форме подковы он постучал в дверь. Вдруг его охватили непонятная нервозность и беспокойство, как первокурсника перед экзаменом.
Наконец заскрипели двери и на пороге ярко освещенной прихожей появилась Надя. С бокалом вина, в коротком черном кружевном платьице, открывающем плечи, волосы сплетены в косу, перевязанную золотистой лентой в крупный черный горошек. Он никогда еще не видел ее такой. Глаза, оттененные макияжем, показались ему значительно больше, как и покрытые карминовой помадой губы. Перед ним была какая-то неизвестная ему Надя. Другая. Он и раньше видел ее плечи открытыми, но платье по-новому показало и обнаженность ее плеч, и контур груди. Он помнит, как она, заметив его восхищение, улыбнулась, нежно поцеловала его в щеку и шепнула:
– Ну наконец-то, ты здесь.
Потом взяла его за руку и узким темным коридором провела в большую комнату. Он уловил запах старой древесины и сушеных грибов. Комнату освещало несколько бра в форме подсвечников.
Надя молча дала ему свой бокал и, не отрывая взора от его глаз, стала расстегивать пуговицы его куртки. Не спеша. Одну за другой. Было в этом что-то чувственное, эротичное. Он стоял неподвижно и смотрел на ее руки. Между тем поставил рюкзак на пол. Запустил пальцы в ее волосы и властно привлек ее к себе.
– Боже! Борщ! Сейчас зальет всю плиту! – вскрикнула она, выскользнула из его объятий и побежала к узкой двери.
Наконец он смог оглядеться. Если не считать огромного дубового стола на массивных резных ножках, комната была практически пустой. Стульев не было. Вдоль стен на полу из широких досок стояли деревянные оконные рамы. Одни с остатками краски, другие обветшавшие, с остатками оконной замазки и торчащими кусками стекол. Стены словно в галерее были увешаны фотографиями. Некоторые были выполнены в технике сепии, большинство – черно-белые. Самых разных размеров. Маленькие, будто их только что достали из альбома, прикрепленные кнопками к обоям из грубой ткани, а также огромные – в паспарту и в деревянных рамках.
Он кинул куртку на рюкзак и начал медленно обходить комнату, внимательно присматриваясь к фотографиям. Одни он удостаивал лишь мимолетным взглядом, у других останавливался подольше.
– Устроим себе, наконец, Вигилию, – вдруг услышал он голос сзади. – Мой дом ты осмотришь позже. Обещаю тебе, что покажу тебе все и что это займет не более пяти минут. Я ужасно голодна. Я не хотела сегодня начинать без тебя.
Он повернулся. Она сидела на столе, улыбалась ему и чувственно облизывала ложку. На ней был короткий белый фартучек с карманом спереди, волосы перетянуты белой лентой, завязанной на лбу. А когда он заметил белую подвязку на бедре, то у него в голове сразу возникла ассоциация с веселой горничной из фривольного фильма. Она соскочила со стола и спросила:
– Ну как?
На кухне она сняла фартучек и распустила волосы. Усадила его за небольшим столиком, покрытым цветастой клеенкой. Новой, блестящей.
Запах