Тринадцать поэтов. Портреты и публикации. В. Э. Молодяков
туманя и маня.
Если б не этот потерянный взгляд,
Если б не этот запущенный сад,
Если б не темная роскошь волос,
Если б не глянец рассыпанных кос,
Если бы в сердце не песня без слов,
Если б не сумрак и шорох листов,
Если б не эта зовущая мгла,
Если б не звезды, как сны, без числа…
Как сложилась судьба литературного наследия Шестакова после его смерти? Установить местонахождение основного архива (научные работы, переводы, переписка) не удалось – возможно, он не сохранился, как не сохранился архив его брата Сергея Петровича. Часть бумаг, включая вырезки и черновики, Дмитрий Петрович, по сообщению его дочери А. Д. Шестаковой, уничтожил в конце жизни как «ненужное», а возможно, опасаясь ареста или обыска (насколько известно, и того, и другого ему удалось избежать). Хранившиеся у него рукописи стихов друга Перцов, вместе с частью своих бумаг, в 1939 г. продал С. Н. Дурылину, в составе архива которого они ныне находятся в РГАЛИ. «Я очень рад, что Вы берете Шестакова, – писал ему Петр Петрович 23 июня 1939 г. – Я уверен, что Вы его полюбите и он у Вас не будет мертвым №, как в музее. У него тихая и замкнутая, но чистая и нежная душа, которая невольно поет, хотя и “комнатным” голосом. Полный контраст с теперешними, с позволения сказать, “поэтами”. Конечно, я доставлю Вам и книжку его». «Когда-нибудь кто-нибудь его раскопает и пристроит <?> в литературный оборот, – продолжал Петр Петрович 2 июля 1939 г. – Нет ли у Вас какого-нибудь знакомого юноши, вроде [К. В.] Пигарева, который бы заинтересовался этой темой?»[14]. Однако «знакомого юноши» не нашлось.
Рукописи, оставшиеся в семье, сохранил Петр Дмитриевич. В 1969 г., когда он жил на пенсии в Москве, его разыскал Л. К. Долгополов, который, начав работу над подготовкой сборника Поэты 1880–1890 для Большой серии «Библиотеки поэта», обратил внимание на совершенно забытого к тому времени Шестакова[15], но еще не знал о наличии его поздних, неопубликованных произведений. Знакомство стало радостным событием и для ученого, и для сына поэта, потерявшего надежду на то, что наследие отца может быть востребовано и вообще кому-то нужно. По решению семейного совета Петр Дмитриевич взял на себя переписку с Л. К. Долгополовым и по его просьбе сделал машинописные копии (некоторые собственноручно) всех имевшихся у него стихотворений, сверил их с прижизненными публикациями, составил алфавитный и хронологический указатели и прокомментировал. Хотя он не был профессионалом-филологом, его текстологическая работа отличается точностью, а подробные комментарии основаны не только на документах (позднее частично утраченных), но и на семейных преданиях и собственной памяти, что придает им особую ценность. Кроме того, он составил несколько биографических справок об отце и активно собирал библиографические материалы о нем. Переписка сына поэта с исследователем его творчества – увлекательная хроника поисков находок даже с учетом специфического характера ее содержания.
Результатом работы, которой
РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 2. Ед. хр. 617. ЛЛ. 34 об, 36. Сообщено А. Л. Соболевым.
Едва ли единственным литератором, кто вспомнил его посмертно, но раньше Долгополова, был эмигрантский знаток «неизвестных поэтов» Э. М. Райс, писавший 19 октября 1955 г. В. Ф. Маркову: «По-моему, переоценке надо подвергать не только отдельных знаменитых поэтов, но и все поэтическое наследие. Надо открывать незамеченных. Вот я ищу стихи В. Дрен-тельна, Бутурлина, Д. П. Шестакова (конца XIX в.) – интересных современников Надсона, предтеч символизма, знакомых мне только по отрывкам» [ «Если чудо вообще возможно за границей…». Эпоха 1950-х годов в переписке русских литераторов-эмигрантов. М., 2008. С. 577.].