Травля: со взрослыми согласовано. 40 реальных историй школьной травли. Светлана Владимировна Моторина
хочет умереть, не будет ждать, когда к ней подойдут, не будет поправлять гольфики. Может быть, она хотела, чтобы они к ней подошли и сняли, судя по видео, ребята уже близко совсем были, когда она залезла. Мы с ней, когда смотрели какие-то фильмы, и там была история про самоубийство, она всегда говорила: «Зачем это надо делать?» Тот случай в ноябре, когда она залезла на окно, она потом обсуждала с Дианой, сказала, что хотела прыгнуть, но ей маму стало жалко. Нет, сознательно она бы это не сделала. Мне кажется, это какая-то случайность. Когда это только произошло, кто-то из учителей писал, что подоконники были скользкие. Может, она поскользнулась. Я не знаю.
– Почему вас не пускали в больницу? Почему ребенок два часа была в школе на диване в кабинете директора, а вы не знали об этом? Как вы это объясняете?
– Думаю, она могла мне что-то про директора рассказать. Возможно, ей угрожали.
– Почему все-таки она не рассказывала вам всего? Ведь явно происходило гораздо больше, чем она говорила. У вас были доверительные отношения?
– Вы знаете, у нас отношения не были, как у матери и дочери. Я ее родила в 17 лет. Это нельзя назвать доверительными отношениями. Мы были, как подружки. Мы с ней могли обо всем поговорить, но она никогда не хотела меня расстраивать. Видимо, случилось что-то, о чем она постеснялась мне сказать. Я уже никогда не узнаю. С двоими младшими все иначе. Элина была совсем по-другому воспитана, я не хотела, чтобы она была злой, я учила ее доброте. Ну и самое главное, я буду их учить все рассказывать, ничего не скрывать.
История Марии
Рассказано самой Марией, 40 лет, г. Алма-Ата, журналист, волонтер поискового отряда и инклюзивного центра
Имя сохранено
Я работаю журналистом, участвую в поисковом отряде и работаю с детьми в инклюзивном центре. Я выбрала этот путь не случайно. Это связано с моим подростковым возрастом. Я была буллером. Я воспитывалась в статусной семье, где папа был горкомовским работником, а мама главным редактором газеты. Но при всей своей статусности родители жили на зарплату, которая классически составляла сто двадцать рублей. Помимо меня было еще две сестры, и мы жили довольно скромно. Потом наступили девяностые. Папа уже был не горкомовский работник, но уважение, репутацию сохранил. В городе открылась первая гимназия, куда брали не по мозгам, а по звездности семьи. И вот мы там собрались все такие звездные дети, в том числе дети первых бизнесменов, которые красиво одевались. А у меня дырка на подошве, одни джинсы на все случаи. В девяностых мы жили бедно.
Но главное даже не это. Дома не было безопасной зоны. У других папы приводили или привозили их в школу. Приходили на собрание. Мой папа полностью отсутствовал в моей жизни. Плюс, он всегда пил. Но если раньше он мог выпить, и мы все просто могли посмеяться, то после развала Союза он стал пить по-другому. Он был сломлен. Стал абьюзером. Нападал на маму. Мы часто уходили ночевать к соседям. Я боялась его. Когда мама уезжала в командировки, я оставалась с ним одна, до поздна сидела на улице, ждала, когда он уснет. Я просила маму: «Давай уйдем». А мама