«Сатурн» почти не виден. Василий Ардаматский
в замешательстве, как бы не решаясь сказать всю правду.
– Я, господин майор, бывший партизан, – сказал наконец Рудин, опустив голову.
– Партизан? – глаза у офицера округлились. – А что это значит – бывший?
– Вообще-то я инженер-электрик. Но я был мобилизован в Москве, как знающий немецкий язык, и заброшен к партизанам в качестве переводчика. Три дня назад меня послали в бой у села Никольского, это километрах в двадцати отсюда.
– Никольское? – спросил майор. – Одну минуту. – Он вынул из стола папку и, отыскав в ней какую-то бумажку, внимательно ее прочитал. – Так, так… Ну и что же?
– Во время ночного боя я нарочно ушел от своих и сдался в плен.
Майор заглянул в бумагу и спросил:
– И вас отправили в лагерь военнопленных?
– Да. Это был самый страшный момент в моей жизни.
– Почему же вы на свободе?
– Я бежал.
– Не врите. Из лагеря такого типа бежать нельзя, – почти обиженно сказал майор.
– Я, господин майор, бежал не из лагеря. Когда меня доставили туда, лагерь как раз эвакуировался, и меня тоже посадили в поезд, и в пути я выпрыгнул из вагона.
– Чтобы явиться затем сюда? – недоверчиво усмехнулся майор. – Очевидно, вы очень хотели познакомиться со мной?
– Мне не до шуток, господин майор, – огорченно сказал Рудин.
– Я у вас спрашиваю, зачем вы сюда явились?
– Вы должны понять мое положение, господин майор. Для партизан я пропал без вести. Сдаваться в плен живым у нас не полагается. Вернуться туда для меня означало бы попасть под расстрел. Но дело не в этом. Я же твердо решил, что мое место среди немцев. И вообще все это не так просто. В первые дни войны, еще в Москве, я получил письмо от отца. Он писал мне, чтобы я прислушался к голосу крови. Тогда, прочитав это, я улыбнулся, подумал, что мой наивный старик все еще слышит песню о Лорелее. А когда, находясь уже здесь, я увидел немцев, услышал немецкую речь, стал свидетелем грандиозного подвига немецкой армии, во мне произошло что-то необъяснимое. Я просто не мог себе представить этих людей своими врагами, в которых я должен стрелять. Наоборот, моими врагами стали партизаны, которые, словно чувствуя это, относились ко мне безобразно. И я пошел в плен. Но я это сделал совсем не для того, чтобы провести войну в лагере для пленных. Однако со мной никто из ваших толком не пожелал разговаривать. А потом эта страшная нелепость: меня бросают в поезд, везут неизвестно куда. И я бежал…
– Но вы могли бы все объяснить по месту прибытия поезда, – сказал майор, который слушал теперь Рудина более заинтересованно.
– Нет, господин майор. Одно дело – все выяснить здесь, когда у вас есть возможность быстро и легко проверить все, и то в том числе, при каких обстоятельствах я сдался в плен. Другое дело – пытаться уверить в своей правдивости, находясь за тридевять земель от фактов.
– Это, впрочем, верно, – сказал майор и, помолчав, продолжал: – Но я ничего конкретного предложить вам не могу. Мы – организация чисто военная, для нас люди из среды противника – или цель