«Сатурн» почти не виден. Василий Ардаматский
вопрос Рудину задал Зомбах:
– Где и в какой форме вы рассчитываете сотрудничать с нами?
Рудин долго не отвечал, делая вид, будто он напряженно обдумывает ответ.
– Вы задали мне самый трудный вопрос… – пробормотал он и, помолчав еще, спросил: – Можно ответить мне на этот вопрос позже?… Понимаете, я был готов ко всему, что вы мне сами предложите, о выборе я и не помышлял, но раз вы мне предоставляете эту возможность, я хочу обдумать как следует.
– Какая причина толкнула вас перейти к нам? – спросил Зомбах.
– Было несколько причин, – не торопясь, с паузами ответил Рудин. – Здесь и письмо отца, которое еще раз напомнило мне, какая кровь течет в моих жилах; здесь и хамское отношение ко мне командования партизанского отряда, куда меня забросили; здесь и…
– Почему вас не любило командование отряда? – перебил его Мюллер.
– Любовь или нелюбовь – это не то определение, – скромно улыбнулся Рудин. – За хамством ко мне стоял средний уровень культуры моих начальников.
– То есть? – не понял Зомбах.
– Почти всегда люди среднего уровня не любят людей образованных, имеющих это явное превосходство над ними.
– Почему? Наоборот, более естественно их уважение к такому человеку, – сказал Зомбах.
– Да, да, – закивал головой Рудин, – где угодно и не только в России. Проследите трагическую судьбу умных людей России во все времена ее истории. В основе всех этих трагедий то, что облеченные властью посредственности не признавали ум и талант этих людей: Пушкин, Шевченко, Лермонтов, Некрасов. В России неприязнь клики людей среднего уровня к уму сложилась исторически. – Рудин улыбнулся. – Я, конечно, не причисляю себя к таким гениям, как Пушкин, и моя трагедия в сравнении с его трагедией – песчинка, но для каждого человека своя боль – самая больная. Командиру отряда не нравилось во мне все: и то, что я знаю немецкий язык, а он его не знает; и то, что я люблю книги, а он в каждый свободный час заваливается спать; и то, как я разговариваю и не прибегаю, как он, к матерной ругани. Ну и уж, конечно, то, что я по крови наполовину немец. Они называли меня Полуфриц и делали вид, что не знают другого имени. Часто я был не согласен с командиром по поводу действий отряда, но это менее существенно. В конце концов за отряд отвечал он, а не я. А главное, у меня не выходили из головы слова отца, и с каждым днем я чувствовал себя в отряде все более чужим. В конце концов я увидел, что оставаться там мне не по силам. Я мог однажды сорваться и погибнуть. И тогда я сдался в плен…
Рудину казалось, что Зомбах слушает его не только с интересом, но и с сочувствием. А вот Мюллер – тот не сводил с него холодного прищуренного взгляда. Но это были разведчики-профессионалы, и точно определить, что они сейчас думают на самом деле, невозможно. Было видно, как нервничал сидевший в стороне Андросов. Он так сжимал в руках папку, что пальцы у него стали белыми.
– Разрешите мне теперь ответить на ваш первый вопрос? – обратился Рудин к Зомбаху.
Полковник благосклонно кивнул.
– Все,