Судьба убийцы. Робин Хобб
из желудя. Есть ли между ними связь? Но мне снился и орех на речной стремнине. Я подумала, что мои сны ужасно непонятные. Почти как у Реппин, хотя ей только и снилось что тьма и голос в ней: «Грядет Разрушитель, вами созданный».
Я тщательно запоминала все, что удавалось выудить из перешептываний. Какие-то важные люди были против того, чтобы Двалия отправлялась со своей миссией. Она настаивала, и они уступили, но только потому, что Любимый сбежал. Из записок отца я знала, что Любимый – это тот, кого звали Шутом и лордом Голденом. Четверо грозили Двалии суровой карой, если та явится с пустыми руками. Она обещала им привести Нежданного Сына. А у нее была только я.
С Виндлайером они ничего обсуждать не желали, но он так жаждал их внимания, что терпел все оскорбления. Однажды ночью, когда Алария и Реппин шептались, укрывшись шубами, он встрял со словами:
– Мне тоже приснился сон.
– Ничего тебе не снилось!
– Снилось! – Виндлайер стоял на своем, словно непослушный ребенок. – Мне снилось, что в комнату принесли маленький сверток, который никто не хотел брать. Но кто-то развернул его. И оттуда вырвались пламя, и дым, и громкий шум, и комната вокруг тех, кто был в ней, развалилась на куски.
– Тебе это не снилось, – презрительно выпалила Реппин. – Все ты врешь! Ты просто подслушал, как я рассказывала этот сон, и повторяешь.
– Я не слышал, чтобы ты рассказывала такой сон. – Голос его был полон искреннего возмущения.
Алария глухо прорычала в ответ:
– Лучше не рассказывай этот сон Двалии, потому что я уже ей его рассказала! Она поймет, что ты врешь, и отлупит тебя палкой!
– Но мне это правда снилось, – захныкал тот. – Иногда Белым снятся одни и те же сны, сама знаешь.
– Ты не Белый. Ты родился неправильным, ты и твоя сестра. Вас надо было утопить.
Я затаила дыхание, ожидая, что Виндлайер вскинется в ярости. Но он ничего не сказал. Дул холодный ветер, и единственное, что у нас было общего, – это страдания. И сны.
С самого раннего детства мне снились яркие сны, и я чувствовала, что они важны, что о них надо кому-то рассказать. Дома я записывала их в дневник. С тех пор как меня похитили Слуги, сны становились все более мрачными и зловещими. Я никому их не рассказывала и не записывала. Видения рвались наружу, торчали костью в горле. С каждым новым из них все невыносимее становилось желание поделиться ими или записать. Мне снилось что-то непонятное. Один раз я стояла с факелом на перекрестке под осиным гнездом. Покрытая шрамами девочка держала на руках ребенка, и Неттл улыбалась ей, хотя и девочка, и Неттл плакали. Какой-то человек варил кашу и сжег ее, и волки выли от боли. Желудь сажали в щебень, и из него вырастало дерево из пламени. Земля содрогалась, и небо проливалось черным дождем; он лил и лил, и от этого драконы задыхались и падали с изодранными крыльями. Глупые, бессмысленные сны, но желание ими поделиться подступало настойчиво, словно тошнота к горлу. Я приложила палец к холодному камню и притворилась, будто пишу и рисую. Желание отступило. Я подняла глаза к звездному