Босиком в Рай. Максим Александрович Пыдык
когда один на один с собой смотрел в окно поезда или просто тоска по ночам грызла, вспоминал, что можно же по-другому, и он задумывался. Но ответа не находил и постепенно снова засыпал в привычке. И так оно и шло, то проснётся, зачуяв что-то живое, то снова уснёт, забыв тень себя. Как раз из одного из таких состояний, когда он был потерянно удивлён, Лёша и вырвал его. А как увидел тот привычные очертания сценария, так и снова задремал под колыбельную реальности. И снова всё оценивал, всё обвешивал ярлыками, всё комментировал. На каждый аспект жизни у него есть мнение, заимствованное из какого-нибудь болота гнилого – ну там, ВК или телека. Всё, что под него попадает – правильное. Всё, что вне фильтра – мракобесие. Внутри – ничего по сути. На лице – высокомерие. Высокомерие всегда признак душевной пустоты.
– Чё в сухую?
Зачинающе спросил Лёшик. Кирилл понимающе ощерился.
– О, наш человечек! А у тебя есть? Ты ж налегке… – отсыл к тому, что Лёшик без багажа.
– Ещё не бывало такого поезда, в котором я бы не нашёл достойного сопровождения для великосветской беседы. Ща сварганим, – высокопарно заявил Лёшик и начал обыскивать все щели вагона, а попутно завёл разговор – Как говорят бродяги, где шапку сложил – там и дом, но коль скоро поезд так себе домишко, то какие же края вскормили тебя, землячок?
Кирилл с явным восторгом столь живой вспышке в таком глухом местечке разглядывал Лёшу. Ему нравилось, что его веселят. Весь мир его должен был веселить, а он оценивать качество спектакля. И вот сейчас его система оценки зашкаливала.
– Ну ты кадр! Красава стелешь! – обозначил он своё впечатление.
Вся речь Кирилла являлась отражением его реакции на происходящее. По кайфу ему были словосплетения Лёшика, и он должен был об этом сказать. Не нравились ему худые парни, и он обязан был выразить свое мнение по поводу «дрищей». Он безалаберно ронял слова, словно тяжелые пакеты с мусором по тротуару разбрасывал, и кичился тем, что считает себя в праве это делать. Вся речевая стратегия Кирилла нацелена была на то, чтобы обозначить свою принадлежность к той или иной группе людей, взглядов или мыслей. Он утверждался, что не одинок в своих суждения и так же, как он (а честнее сказать, наоборот, он так же, как и они) считает целое поколение. Если же ты мыслишь иначе, то ты хуже – простое уравнение прямолинейного самоутверждения. Бросив слово, Кирилл на время замирал, словно бы смотрел, как разойдутся круги по воде реакций собеседников. Фразы же его скорее были не информативными блоками, а увесистым нагромождением заимствованных идей, которые он бесцеремонно выплёвывал тебе в лицо.
– Я – Сибиряк! Енисей, слышал? – важно завёл песню Кирилл.
– О-о-о! – со знанием дела потянул Лёшик, так словно бы всё детство он ловил осётра на таймырских берегах.
– Батя мой – солидная персона. Главный медик у нас в городе. Уж я-то человеческую натуру знаю.
Тут неожиданно открывшийся представитель медицинской четы застыл на время с куском колбасы за щекой. От чего-то