Полное собрание сочинений. Том 3. Произведения 1852–1856 гг. Два гусара. Лев Толстой
или синенькую, клал сверх нее карту, прихлопывал по ней ладонью, приговаривал: «вывези, семерочка!», закусывал усы, переминался с ноги на ногу, краснел и приходил весь в движение, продолжавшееся до тех пор, пока не выходила карта. Ильин ел телятину с огурцами, поставленную подле него на волосяном диване, и, быстро обтирая руки о сюртук, ставил одну карту за другой. Турбин, сидевший сначала на диване, тотчас же заметил, в чем дело. Лухнов не глядел вовсе на улана и ничего не говорил ему; только изредка его очки на мгновение направлялись на руки улана, но большая часть его карт проигрывала.
– Вот бы мне эту карточку убить, – приговаривал Лухнов про карту толстого помещика, игравшего по полтине.
– Вы бейте у Ильина, а мне-то что, – замечал помещик.
И действительно, Ильина карты бились чаще других. Он нервически раздирал под столом проигравшую карту и дрожащими руками выбирал другую. Турбин встал с дивана и попросил грека пустить его сесть подле банкомета. Грек пересел на другое место, а граф, сев на его стул, не спуская глаз, пристально начал смотреть на руки Лухнова.
– Ильин! – сказал он вдруг своим обыкновенным голосом, который совершенно невольно для него заглушал все другие, – зачем рутерок держишься? Ты не умеешь играть!
– Уж как ни играй, всё равно.
– Так ты наверно проиграешь. Дай я за тебя попонтирую.
– Нет, извини, пожалуйста: уж я всегда сам. Играй за себя, ежели хочешь.
– За себя, я сказал, что не буду играть; я за тебя хочу. Мне досадно, что ты проигрываешься.
– Уж, видно, судьба!
Граф замолчал и, облокотясь, опять так же пристально стал смотреть на руки банкомета.
– Скверно! – вдруг проговорил он громко и протяжно.
Лухнов оглянулся на него.
– Скверно, скверно! – проговорил он еще громче, глядя прямо в глаза Лухнову.
Игра продолжалась.
– Не-хо-ро-шо! – опять сказал Турбин, только что Лухнов убил большую карту Ильина.
– Что это вам не нравится, граф? – учтиво и равнодушно спросил банкомет.
– А то, что вы Ильину семпеля даете, а углы бьете. Вот что скверно.
Лухнов сделал плечами и бровями легкое движение, выражавшее совет во всем предаваться судьбе, и продолжал играть.
– Блюхер! фю! – крикнул граф, вставая, – узи его! – прибавил он быстро.
Блюхер, стукнувшись спиной об диван и чуть не сбив с ног гарнизонного офицера, выскочил оттуда, подбежал к своему хозяину и зарычал, оглядываясь на всех и махая хвостом, как будто спрашивая: «кто тут грубит? а?»
Лухнов положил карты и со стулом отодвинулся в сторону.
– Этак нельзя играть, – сказал он: – я ужасно собак не люблю. Что ж за игра, когда целую псарню приведут!
– Особенно эти собаки: они пиявки называются, кажется, – поддакнул гарнизонный офицер.
– Что ж, будем играть, Михайло Васильич, или нет? – сказал Лухнов хозяину.
– Не мешай нам, пожалуйста, граф! – обратился Ильин к Турбину.
– Поди