Маскарад, или Искуситель. Герман Мелвилл
выглядело не совсем не подходящим для бенефициария, ещё свободного от чего-либо, из-за ненадолго появившегося предположения, смешанного со своего рода болезненной щепетильностью, хотя и надлежащий смысл того, что он был обязан им самому себе, поколебал его.
Он медленно произнёс:
– Упрекаете бедного человека в пренебрежении и неспособности помочь самому себе денежными инвестициями, – нет, нет, нет, это было забвение, и это милосердие будет приписано некоему остаточному эффекту от того несчастного воспаления мозга, которое возникло уже давно, нарушив память господина Робертса ещё более серьёзно.
– Относительно этого, – сказал торговец, сжимаясь, – я не…
– Простите меня, но вы должны признать, что вот сейчас недостойное недоверие, хотя и неопределённое, исходило от вас. Ах, как мелка всё же эта тонкая штука – подозрение, которое время от времени может вторгнуться в человеколюбивые сердца и в самые мудрые головы! Но хватит. Моя цель, сэр, в привлечении вашего внимания к этому запасу в качестве признания вашей добродетели. Я не ищу благодарности, и если моя информация ни к чему не приведёт, то тогда вы должны будете запомнить причину её появления. Он поклонился и наконец удалился, оставив господина Робертса не совсем без угрызений совести, для того чтобы тот смог бы на мгновение потворствовать вредным мыслям относительно человека, который, вполне очевидно, был одарён чувством собственного достоинства, и которое ему самому это же самое потворство и запрещало бы.
Глава V
Человек с пером порождает вопрос, является ли он великим мудрецом или великим простаком
– Ну, есть горе в мире, но есть и благодать; и эта благодать отнюдь не незрелая, равно как и горе. Дорогой хороший человек. Бедное разбитое сердце!
Это был человек с пером, вскоре после ухода торговца бормотавший сам с собой, державшийся рукой за бок, как при сердечной боли.
Пришедшее размышление о доброте тоже, казалось, смягчило в нём что-то, может быть, потому, что помощь, возможно, была получена от того, чьё непривычное чувство собственного достоинства в час нужды и в процессе принятия помощи, возможно, является к некоторым не полностью, в отличие от гордости, появление которой не зависит от места и времени; и гордость в любой ситуации очень редко бывает чувствительна. Но правда, возможно, состояла в том, что те, кто меньше всего был тронут этим недостатком, и, кроме того, будучи весьма невосприимчивыми к совершенству, из-за соображений пристойности оказываются холодными, если не неблагодарными за полученное добро. Поскольку для того, чтобы наполнить людей тёплыми, серьёзными словами и сердечными заявлениями, нужно создать сцену; и воспитанные люди не любят подобные сцены, как эта, которая, как оказалось, смотрелась так, будто мир не смаковал ничего более серьёзного; но нет, не так; потому что мир, будучи серьёзным сам по себе, любит серьёзную сцену и серьёзного человека, что очень хорошо, но только