Первый рассвет на Зеленой Земле. Кэтрин Патридж
не уверена, что он сможет самостоятельно выбраться, – вид у Суоми был озадаченный.
– Да здесь всего один выход, а животные очень хорошо чувствуют запах джунглей. Скорее мы заблудимся, чем он. А твой морф, похоже, собирается нас сопровождать до самого выхода. Он так заметен в свете фонарей, и ему очень повезет, если его не схватят крыланы. Взяла бы ты его лучше к себе в капюшон, – предложила Мокли.
Но морф смело порхал далеко впереди. Обратный путь оказался быстрей и проще, как всегда бывает при возвращении. По лестнице они спускались, страхуя друг друга за капюшоны. Мао шел последним, морф мелькал у него перед глазами в свете фонаря и сильно отвлекал. Они пересекли просторный подземный зал, свернули, и перед Суоми снова возник образ дамы. Но он изменился: теперь у нее на плече сидел кетцаль. Яркие одежды женщины, высоко забранные в пучок волосы, украшенные красными и зелеными перьями священной птицы, нос с горбинкой – все это делало ее саму похожей на птицу. Кетцаль взъерошился и начал чистить перья своего хвоста. Морф описал круг и прилепился, словно брошь, на одежды дамы. Лицо дамы постепенно стало приобретать здоровый цвет, складки одеяний стали мягче и слегка зашевелились.
– Нам надо к выходу, и быстро, не останавливайтесь и не оглядывайтесь, что бы вы ни услышали. Мы сделали что могли. Сейчас они выпустят нас, но позже это может быть уже невозможно, – тихо, но убедительно произнесла Мокли, направляясь к выходу.
Они стали подниматься, и Суоми старалась не смотреть на пугающие образы на стенах. Она крепко сжимала фляжку в кармане, осознавая ее ценность и интуитивно ощущая, что, может быть, это ее входной билет в другие миры и измерения.
Наконец-то морф вырвался на волю. Чуть проворней, чем обычно, он стал кружить вокруг геликоний и бромелий, затем вернулся, присел на мгновение к Суоми на цветастую сумку, расправляя крылышки и словно извиняясь, и полетел низко над землей, скрываясь в тропических зарослях. Откуда-то со стороны склона горы раздался довольный рык сытого зверя. Может быть, это влюбленная парочка пум расправилась с зазевавшейся носухой.
Когда они приближались к стоянке автомобиля, из-за дерева выскочил маленький индеец неопределенного возраста, но, несомненно, невероятно старый. На нем были потрепанные расклешенные джинсы, яркая рубашка, туго перетянутая на талии поясом из змеиной кожи, на голове лежала огромная широкополая шляпа, из которой торчали три пера. Он держал на предплечье большого красно-зеленого попугая ара с зажатым в лапе куском сочного ананаса. Приблизившись к ним, индеец что-то тихо сказал попугаю, и тот нехотя, переваливаясь с лапы на лапу и ворча, протянул Мао кусок фрукта. Мао то ли был голоден, то ли не хотел обижать попугая или расстраивать индейца, но он с трудом высвободил фрукт из цепких лап птицы и быстро сунул его в рот, пренебрегая какими бы то ни было правилами гигиены. Ананас оказался, по словам Мао, спелый и сочный, ара при этом неотрывно следил за каждым движением Мао, затем улучил момент и ткнул его клювом