Иван, Кощеев сын. Константин Арбенин
сеанса запустила бабка мужика голышом вокруг избы бегать – чтобы согрелся и размял затёкшие члены. Сама тем временем из погреба извлекла его одежду, в полной сохранности: штаны штопаные, рубаха латаная, картуз кривой да сапоги солдатские расхлябанные.
– На, – говорит запыхавшемуся, – забирай обмундированиё своё, олимпиец.
После того навели порядок, сели за стол. И мужика оттёкшего с собой усадили.
Горшеня ещё не всего себя чувствует, порожняком руками над столом водит. Иван ему блин в правую вложил, помог в сметану обмакнуть, ко рту поднёс. Горшеня тесто жуёт, а сам большими глазами вокруг себя смотрит, заново к миру привыкает. То на Ивана взглянет, то к бабке присмотрится, – чудной мужик, растрёпанный, как воробей после драки.
Иван меж тем тревожится, никак раздумье в себе не уймёт.
– А отец мне о той войне не рассказывал.
– Да отец твой, – оживилась Яга Васильевна, – и знать ничего не может об той лютой войне, он в это время в подвале на цепях отвисал, сны до дыр засматривал. И потом, неизвестно ещё, чью бы он сторону-то принял…
– Ну, няня, это ты хватила! – Иван аж вилкой по столу стукнул.
– Ничего не хватила, – ехидничает бабка. – Я тебе, как на духу, скажу, Ванёк: твоего отца много годков знаю – непорядочный он. Скользкомозглый и в деталях пакостный. Скверного много людям сотворил, да и нечисть от него претерпела изрядочно.
– Всё это в прошлом, нянюшка, – вздыхает Иван. – С ним теперь большие перемены произошли. Болеет он, смерти как избавления ждёт.
– Да что ты! – изумилась Яга Васильевна, отложила блинок, ладони об передник вытерла. – Может, того – притворяется? Может, недоброе замыслил?
– Да нет, нянюшка. Видать, на самом деле припекло. Послал он меня вроде как в экспедицию – иглу свою жизнесодержащую искать.
Старуха рот открыла, охнула.
– На кой ляд? Да неужто… – догадалась и сама тут же свою догадку засурдинила. – Ох!
– Может, няня, вам известно, куда он эту иголку запропастил? – спрашивает Иван. – Сам-то он не помнит ничего, склероз.
– Скилероз?! Ох, ох, ох… Грехи наши тяжкие…
Встала Васильевна со скамейки, принялась со стола крошки сгребать, все приборы поправила, стол шатнула – будто растеряла что-то важное и собрать не может.
– Так как же, нянюшка, – окликает Иван, – не подскажешь, где иглу заветную искать-то надо? Где её местонахождение?
– Чёрт её знает… – ворчит старуха. – Я в это дело замешиваться не хочу. Не ндравится мне эта сейтуация.
– Да, – размышляет Иван, – про чёрта и отец сам говорил. Только чёрт-то, видать, и знает. Да где ж этого чёрта сыскать?
– Тьфу на тебя! – ругается опять Яга Васильевна. – Совсем сдурел – чёрта искать!
Тут мужик Горшеня в разговор вступил – как в речку с разбега прыгнул. Язык у него ещё нетвёрдо буквы печатает, так он всем туловищем языку помогает.
– Чёрта, – говорит, – искать не надо, чёрт сам завсегда найдётся… А скажите,