Лестница Иакова. Николай Пернай
что-нибудь почитать вслух. Но вместо этого я просто рассказывал о приключениях героев Фенимора Купера. Через какое-то время пацаны опять приставали: «Расскажи про своего Фенимора», и я продолжал рассказ. Но за глаза меня самого стали звать «Фенимором».
Что случилось, подумал я в тревоге? Даже Васыль, глиста коровья, морду воротит.
Был необычно прохладный для лета день. У става опять оказалось много животных и людей. На берегу и в воде пребывало десятка три коров и столько же коз.
Никто на Пэмынтенах коз не держал. Как выяснилось, прожорливые животные были из магалы Берестечко; там они выгрызли все окрестные луга и в поисках корма прибыли на наш имаш.
У гребли горел костерок, у которого, жмурясь от кизякового дыма, сидела стайка подростков, знакомых – Адаська Поп, Жорка Баранец, Иван Мындреску, Лёня Драган, Сянька Шмаркатый – и несколько незнакомых. А хозяйничал не кто иной – Васька Кривой, которого я в последнее время видел редко. За последние шесть-семь лет внешне он почти не изменился, только резче обозначились морщины лунообразного лица да жидкие кацапские усы и бороденка проросли чуть гуще. Конечно, это он, козий пастух, привел свое стадо к нам.
Кривой рассказывал пацанам очередную байку, но, увидев меня, прервался, изображая повышенную любезность:
– А вот и наш старый друг Паша!.. Садись с нами, Паша… Ну-ка, пацаны, подвиньтесь, уступите место нашему грамотею…
Я сел к костру рядом с Сянькой. Он что-то невнятное буркнул и отодвинулся от меня. Кривой заметил это:
– Ты что, Сяня? – Ласковый голос Васьки выражал удивление.
– Не буду я… с Фенимором…
– А чего так?
Сянька втянул голову в плечи и молчал.
– Что, Сяня? Говорят Паша обидел тебя? – по-родному, с пониманием поинтересовался Васька.
Сянька втянул в нос изумрудную соплю и отвернулся, продолжая напряженно молчать.
– Вишь, обижаются на тебя пацаны, Паша… Обижаются, – укоризненно по-отцовски попенял мне Кривой.
– Говорят, Паша, что это ты стуканул молдаванам, что пацаны пойдут на бахчу.
– Это неправда! Шмаркатый с Васылем сами полезли, и их поймали. Меня не было с ними! – переходя на крик, пытался я оправдаться.
– Да ты не кричи… Не был так не был… Разберемся. – Голос Кривого звучал по-семейному миролюбиво. Он по-прежнему изображал заботливого родителя, но делал вид, что знает нечто такое, что другим не дано. – Разберемся!.. А стукачам наш Сяня ещё покажет… Правда, Сяня?.. – Похоже, что Кривой науськивал Шмаркатого на меня.
Артист! Интересно, когда-либо в своей хитро-мудрой жизни случалось Ваське Кривому бывать искренним?
Обеденный перекур с дремотой продолжался.
Васька Кривой завернул свою знаменитую козью ножку, и, крепко затянувшись махорочным дымом, вдруг предложил:
– Давайте попросим нашего Васятку сплясать нам вприсядку.
Васыль сидел в стороне понурый. Плясать он не мог: после пыток в камышах раны еще не зажили.
– Ну,