Книга о Петербурге. Сергей Носов
а то, может быть, сон приснится царю. Мало ли что. Обязательно будет замечен знак. В данном случае – орел прилетел. Было бы другое, мы знали бы о другом. Но тут – орел. Отчего же не верить в орла?
И потом еще ворон – тот самый, из нашей семейной истории, он тоже меня заставляет поверить в реальность орла.
Есть ощущение, что эти истории птичьи что-то соединяет.
Если бы мне рассказали про то, как человек спас ворона от ястреба и ворон стал прилетать к человеку… ну и так далее (о чем я сам чуть раньше рассказывал)… то, наверное, не поверил бы, сказал бы: ну-ну. Литература. Кино.
Механизм недоверия тот же, что и в случае с прилетом орла на березовые ворота.
Между тем я ведь точно знаю, что с отцом произошло что-то такое.
Вижу, как размывается истина в мифе, но ведь я же знаю, что она никуда не пропала, и ощущаю ее присутствие.
Липа за сараем, береза перед крыльцом – не это главное.
Ворон был. И было с вороном нечто. Нечто главное.
Вот и с орлом.
Неправда ваша
Хорошо, если бы так. Хорошо в том отношении, что мне это нравится.
Но есть кое-что, настроение портящее.
Тут я должен упомянуть об изысканиях историка П. А. Кротова.
Рукописью, о которой шла выше речь, он занимался предметно – после Шарымова.
У Кротова репутация ниспровергателя мифов. Он полагает, что и здесь докопался до истины. В своей книге «Основание Санкт-Петербурга: Загадки старинной рукописи» он пытается меня убедить, что автора этой рукописи определил точно – то П. Н. Крёкшин, сочинитель, которому доверия нет. Что рукопись эта от начала до конца художественный текст и что нет в нем никаких признаков исторического документа. Говорю «пытается меня убедить», потому как я готов признать, что других он вполне убеждает. Но отчего-то все во мне сопротивляется верить в разгадки всех «загадок». Да, это, если угодно, вопрос веры. И дело не в убедительности аргументов, с которыми не хочу разбираться даже, дело, да, лично во мне – неужели вы думаете, я откажусь от орла и ворона и, главное, от того зыбкого ощущения, будто что-то сам угадал?
Был бы жив Шарымов, мне кажется, он бы возражал Кротову, он бы рогом уперся, но не позволил бы свести источник исключительно к мистификации, литературному курьезу. Нет, я не говорю: сколько историков, столько мнений, – но давно у меня подозрение, что иной «аргумент» для историка вроде волшебной палочки для факира. Вот не было, а теперь есть: в руках возникла улика – следите за пальцами – «марабус, карабус, тарабус…» – и мы уже в другой реальности, – во всяком случае, наше прошлое, как ее часть, он уже переформатировал… Крёкшин, не Крёкшин?! Хотите, я докажу, что автор этой рукописи – мой любимый Козьма Прутков? Или нет, лучше – дед его Федот Кузьмич, автор «Гисторических материалов» и, между прочим, Крёкшина современник. Да запросто! Даже поверхностный текстологический анализ обоих сочинений выдает одну руку… Федот Кузьмич Прутков!.. А вы говорите!.. Крёкшин… Петр, который Никифорович…
Вспомнил