Городские имена вчера и сегодня. Судьбы петербургской топонимики в городском фольклоре. Наум Синдаловский
к развитию Царскосельских парков, равно знаменитых как парковой архитектурой, так и образами пушкинской поэзии, однажды здесь прозвучавшими и с тех пор бережно хранимыми в «лицейских садах».
Несколько особняком стоит Гатчинский парк с загадочным ринальдивским колоссом дворца и блестящей львовской землебитной миниатюрой Приората, равно удаленного от уровня земли как в небо, так и в зеркальную бездонность озера. В петербургской архитектуре нет аналогов ни тому, ни другому. Разве что Михайловский замок вызывает смутные ассоциации и легкую грусть по неразвившейся средневековой ветви петербургского архитектурного древа.
И наконец, Павловск. Это, пожалуй, наиболее драгоценная жемчужина в зеленом ожерелье Петербурга – колыбель, лаборатория и школа русского классицизма. На страницах своей более чем двухсотлетней истории Павловск среди множества славных имен особенно хранит бессмертное имя шотландца Камерона, дерзнувшего заполнить долину реки Славянки двойниками античных построек, поразивших его при раскопках в Помпее и Геркулануме.
В середине XVIII века регулярные сады и парки олицетворяли сущность государственного порядка. Они выражали математическую точность и отлаженность социально-политического механизма управления. Парки поражали геометрически четкой планировкой дорожек, каждая из которых замыкалась скульптурой или павильоном, аккуратно подстриженными кустами и деревьями, послушным кронам которых придавались ясные геометрические формы, яркими цветниками, напоминающими наборные паркеты дворцовых покоев. Кроткая и доверчивая природа демонстрировала завидные образцы покорности и послушания. В регулярной части Екатерининского парка, куда водили иностранных дипломатов, было чисто, как в Зимнем дворце. Во всем виделся исключительный порядок. Дипломаты могли смотреть, анализировать, сопоставлять.
На смену регулярному пришел пейзажный тип парка. Просветительские идеи Жан-Жака Руссо воспитали в человеке сознание его изначальной зависимости от Природы. На знаменах общественной жизни привычные лозунги неограниченной власти человека над Природой сменились демократическими призывами к единству того и другого. Это единство хотя и предполагало вмешательство в природу, но вмешательство это должно было лишь подчеркнуть красоту, первозданную прелесть и самостоятельную значимость естественной жизни.
Первой реакцией на изменение стиля стала реабилитация таких пород деревьев, как дуб, ива, береза. Они не поддавались культурной стрижке и потому практически исключались из жизни регулярных парков. Постепенно от стрижки отказались вообще. Дорожки и берега водоемов приобрели извилистые, близкие к естественным очертания. В структуру парков включались лесные массивы и долины рек.
Параллельно развивался каскадный тип парка, наиболее близкий по своим романтическим живописным свойствам к пейзажному. В Павловском парке это активно проявилось на границе между Старой